|
Из книги «Оклик» (1984 – 1986)
Поэт
Поэт наследует от Бога
Всевластность и покой,
Как небо замкнуто глубоко —
Неначатой строкой.
Судьба столетья золотая,
Задумана едва,
Придет, обличье обретая
Через его слова.
Но храм достроится — он снимет
Невидимый венец,
И поруганье в храме примет,
И славу, и конец.
1984
* * *
Бездна беспамятна. Сговора нет с ней.
Только растет, победить ее силясь,
Дом деревянный — твой замок бессмертный,
Древний твой храм, где родился и вырос.
Вот что торжественней всякой кантаты,
Вот что славней гениальных полотен:
Липовый запах и холмик покатый,
Где ты мальчишкой лежал, беззаботен.
Прежде — привычны, а после — священны
Сумрачный день и наряд затрапезный,
Вилы, тележка, просохшее сено —
Память спасенная, мост через бездну.
Нет, ни в мышленье высоком, ни в действе —
Глаз не раскрыть, не избыть отчужденья:
Душу спасают Случайности Детства,
Бога приводят к порогу рожденья.
1984
* * *
Ты мой Бог, Ты мой Бог от начала,
Где дыханье — над бездной и тьмой,
Где звезда, излучаясь, качала
Мой зародыш и замысел мой.
Тропки света во тьме расходились,
Мрак покорно мерцал, как руда,
Наше солнце еще не родилось…
Где же был я, мой Боже, тогда?
Ты пространство творил голубое,
Я ж, намечен в его глубине,
Был в Тебе, значит — был я Тобою,
Ты с тех пор и поныне — во мне.
Как текли времена величаво!
Как струились миры от Лица!..
Ты мой Бог, Ты мой Бог от начала,
Нам с Тобою не будет конца!
1984
Русская история в картинках
‹Из цикла›
‹1› Избрание веры
И не съвемы, на небе ли есмы были, ли на земли. Несть бо на земли красота такая…
«Повесть временных лет»
На славный спор о правой вере,
Во стольный Киев на ристанье
Пришли к Владимиру евреи,
Латыняне, магометане…
Князь истине внимал и бредням,
Всех выслушал — и все отверг.
И вот на проповедь — последним —
Выходит цареградец-грек.
Вся проповедь ему приснилась
В ту ночь: про первородный грех,
Про смерть Христа и Божью милость…
И слушает Владимир-князь,
Словами вещими согретый,
Воспоминанием томясь,
Как будто бы уже не раз
Переживал и слышал это…
Он посылает ближних слуг
В различных вер святые храмы:
Пусть им подскажут взгляд и слух,
Какой из всех — прекрасный самый.
И вот ответ: «Всего светлей
Поют в Софии, в Цареграде,
И мы забыли, пенья ради,
На небе мы, иль на земле!..»
…Века свершали над страной
Угрозы древних прозорливцев:
Господь велел осуществиться
Всем, не оставив ни одной
Напрасной. Поколений лица
Стирались мором и войной…
Но от конечного истленья,
Стирая грех, целя вину —
Одно лишь Пенье, только Пенье
Спасало Русскую страну:
О звуки Слова, искры Света,
Что в первозданной тьме горел,—
Певцы Руси, ее поэты
Единой страсти, разных вер!
В чащобе лет непроходимой —
Луч поэтический играл…
Хвала тебе, о князь Владимир,
Ты веру правильно избрал!..
1984
‹2› Борис и Глеб
Како и колико лежав, тело святого… светло и красно и цело и благувоню имуще.
«Сказание о Борисе и Глебе»
Борис и Глеб, как ягнята
От ненасытного волка,
Смерть принимали от брата —
Лютого Святополка.
Не убоялись злобы
И от убийц не скрывались,
Только плакали оба,
С плотью младой расставаясь.
И друг за друга просили,
И друг о друге рыдали:
Глеб — из осенней России,
Борис — из заоблачной дали.
И о земном уделе
Не сожалели нимало,
И у каждого тело
Нетленно благоухало.
В смертный час у обоих
Сердце расширилось вдвое,
И посейчас любовь их
Ливнем слетает на поле…
1984
‹3› Иоанн Новгородский
Повелеваю ти: сеи нощи донеси мя из великаго Новаграда в Иерусалим…
«Повесть о путешествии Иоанна
Новгородского на бесе в Иерусалим»
Ночью бес искушает святого
И крадется к нему все ближе…
Вдруг святой произносит слово —
И становится бес недвижен:
«Горю! Пусти! Нет мочи!
Сними заклятье, отче!»
— Взвыл, глаза закатил, оскалясь…
«Нет! За то, что мне насолил,—
Над мальчишкой смеется старец,—
Вмиг доставь меня в Иерусалим!»
И тотчас, изменившись в теле,
Испуская серную вонь,
Бес истек, аки тьма, из кельи,
И у входа встал, аки конь.
И над злобой безвидных людей,
И над благостью гор огромных,
Странный свой прославляя удел,—
Ко святыням смиренный паломник
На творенье столь мерзком летел!
И дивилось все поднебесье
Русской мысли предерзкой той:
Не кощунство ли, чтоб на бесе —
В Град Святой?!..
1984
‹4› Михаил Черниговский
Михаил, князь Черниговский, вызван в Орду:
Там у входа в палаты Батыя
Два огромных огня зажжены, как в аду,
А за ними — кумиры литые.
— Князь, пройди меж огней
Для продления дней,
И пади пред богами — для счастья:
Коль падешь, станешь хану ты брата родней,
Если ж нет — растерзаем на части!..
— Не нарушит никто из Христовых рабов
То, что в Божьих предписано книгах!
На груди моей — крест, и в груди моей — Бог:
Пусть я жертвой паду за Чернигов!..
Просят русские слуги, пред князем склонясь:
— Ты не бойся, мы грех твой замолим!..
— Слуги, вы мне верны!..
Так ужель я — ваш князь —
Стану Богу слугою крамольным?!
Если я перед бесами ныне паду,
Крест святой на попранье им выдав,—
Город в рабство пойдет, он падет…
Я ль беду
На народ наведу, на Чернигов?!..
Он им в ноги бросает свой княжеский плащ:
— Возлюбили вы славу мирскую!
Пуще этих огней — адский пламень палящ,
Я же — в райских садах возликую!..
…Зазвенели сирот голоса, зарыдав
На высоких крутых колокольнях
Не в Чернигове только,—
Во всех городах,
Завоеванных,
Но непокорных!..
1985
‹5› Сергий Радонежский
Святый же… яко прозорливый имея дар, ведяще, яко близ, вся бываемая, зряше издалече… на молитве с братиею… предстоя о бывшей победе…
«Житие Сергия Радонежского»
Огоньки догорали средь воска,
Был сраженья исход предрешен,
И далекое русское войско
Видел Сергий блаженной душой.
Ярко вспыхнет свеча, задымит ли —
Эти знаки святой понимал:
Пел святой — подвигался Димитрий,
Громче пел — низвергался Мамай…
Бились рати на поле далече,
Сергий взглядом над битвой витал,
Побеждая и жестом, и речью,
И молчаньем смиряя татар.
Только вздрогнет вся певчая братья,
Если в пенье церковное вдруг
Лязг ворвется мятущейся рати
Иль рокочущий конский испуг.
И поющему иноку мнится
То предсмертный, то радостный крик:
До зари заставляет молиться
Просветленно-печальный старик…
1984
‹6› Алимпий-иконописец
Некто, юноша светел…
«Слово об Алимпии-иконописце»
В пресветлый день, когда алтарь Успенья
Расписывали греки-мастера,
Юнец Алимпий краски растирал.
Вдруг раздалось торжественное пенье —
И белый Голубь облетел весь храм…
Алимпий прожил жизнь, но он душой все там,
В том незабвенном чуде:
Его иконы — ангелы и люди —
Сияньем дня того освещены
И тела лишены,
Как Дух поющий…
А тьма вокруг — все гуще,
Слабее зренье, ближе смертный час…
Когда отходим мы, в руках у нас —
Одно лишь неоконченное дело,
Оставленное на последний миг.
Все прежнее — забылось, отлетело,
А это — главное — пред нами, и томит,
Как будто жизнь мы прожили напрасно…
Так и Алимпию уже рука
Не повинуется, и смотрит Лик прекрасный
Уже как будто бы издалека,
Едва задуман, чуть намечен,—
А кисти падают, и нечем
Помочь…
…Вдруг входит некто — юноша столь светел,
Что ни в один из прежних дней
Алимпий бы его и не заметил,
Решил бы — отблеск на стене…
Тот, Светлый, поднимает кисти,
И Лик последний, неземной —
Густых небес рисует высью
И умиленья глубиной…
И та икона — не сгорела
В пожары, войны, мятежи…
Но кто ты — Светлый, в ризе белой,
Художник юный? О — скажи,
Не ты ли — день, не ты ли — Голубь,
Что в храме юности поет,
Не ты ли — взгляд, не ты ли — прорубь
В глаза Небес —
Сквозь жизни лед?!..
1985
‹7› Петр и Феврония
Увидел как-то Петр, что Муромский князь Павел,
Его родимый брат, внезапно заскучал…
Причину Петр узнал — и Змея обезглавил,
Что к Павловой жене являлся по ночам,
По действию злых чар и в образе супруга…
Но Петр, избавив брата от недуга,
Сам занедужил: весь в крови, пролитой Змеем,
Он был — и язвами покрылся в тот же час…
Мы ж ничего того оспаривать не смеем
И повторяем все, как и дошло до нас.
Никак не может князь от язвы исцелиться,
Но наконец слуга ему приносит весть:
В селе рязанском есть Феврония-девица,
А у девицы той от язвы зелье есть.
Но благодарность Петр ей должен не иначе
Воздать за врачевство, как сам на ней женясь!..
Однако ж был весьма недолго озадачен
Условьем этим князь:
«Да ладно — отшучусь да откуплюсь подарком!»
— И обещает ей…
И вот ему несут
С какой-то кислой жидкостью сосуд:
Он должен ею в бане жаркой
Весь натереться.
Лишь единый струп —
Не натирать…
И под вечер Петру
Топили баню. А уж поутру —
Князь исцелился!..
Но не так он глуп,
Чтоб на Февронии незнаемой, незнатной
Жениться! Князь дары ей шлет…
И получает их обратно!
Выходит — исцелен бесплатно?
Ан нет! Вдруг струп единый тот,
Волшебным зельем не натертый,
Растет и ширится!.. И вот уж князь,
Пред тем насмешливый и гордый,—
Лежит весь в язвах, распростертый
У ног Февронии, винясь
В неверности минувшей — и клянясь
В грядущей верности…
А как они
Потом святыми оба стали,
И как друг в друга были влюблены,
И как молитвой их исцелены
Бывали многие — об этом вы читали!
Мы обо всем поведать не сумеем…
А умерли они в единый час.
Мы ж ничего здесь добавлять не смеем,
Лишь повторяем все, как и дошло до нас…
1984
‹8› Арсений Новгородский
Даждьте ми сей Великий Новград на пропитание, и се довлеет ми.
«Житие Арсения Новгородского»
Новгород — выдохся.
Новгород — взят.
Гневом вскипая жестоким,
Грозного очи, как пламя, скользят
По замирающим стогнам:
Прячутся все, опуская глаза…
Кто же — один — выступает вперед?
Прямо глядящего — страх не берет,
Грозных зениц он не чувствует жженья…
Крики:
— Арсений!
— Провидец!
— Юрод!
— Он предсказал этот месяц и год —
Новгорода пораженье!..
С Грозным — Блаженный
Встречается взглядом:
Тихий ручей —
С пламенеющим адом…
Думает Грозный:
— Широкой рекой
Кровь разлилась по Руси:
Мне пригодится заступник такой
В час, когда Вышний осудит…
— Отче Арсений!
Что хочешь — проси,
В просьбе отказа не будет!
— Царь! От своих необъятных щедрот —
Новгород мне подари!
Грозный скривил обескровленный рот:
— Смерд! Не забудь, что стоишь ты в рогоже,
А городами — владеют цари!..
Ладно уж, будь в Новеграде вельможей…
— Царь! Посулил, а теперь не даешь?
Что ж,— я возьму, не спросясь!
Ползать на брюхе могу ль средь вельмож,
В небо душой возносясь?!
Все пред тобою —
Лицами в грязь —
Пасть поторопятся сами…
Но если кто-то стоит, не клонясь,
Но если кто-то блюдет эту связь
Новгорода с Небесами,—
Солнце еще нашу землю ласкает…
Видишь?
В рогоже стою я — зимой!
Чем удивишь меня —
Плахой? Тюрьмой?..
Видишь? —
Я царствую!
Новгород — мой!..
…И в злобе, но силой клоним неземной,
Грозный глаза опускает…
1985
‹9› Дионисий
Мир заполняет золотистый свет.
Распятье — праздник:
Иоанн, Мария,
В коричневом, зеленом — воспарили
Победно над землей:
В них страха нет.
И римский сотник
Рядом с Иоанном
Взлетает, просветлен,
В восторге странном…
Плывут багряно ангелы,
Чтоб резче
Златой земли светилась красота,
А посреди
Христос —
Уже воскресший! —
Сойти не хочет с дивного креста!..
1985
‹10› Самозванец
Средь зимних ярмарок и звонниц,
Неведом дню и тьмой ведом,
Один окликнут: «Самозванец!»,
И град камней — в стеклянный дом!
Иль он один решился наспех,
Полжизни смердом проплясав,
К венцу расцвесть в болотах Брянских
И вызреть в Виленских лесах?
Нет, пред лицом соленой Смерти,
Имен забвенных и путей —
Из вас любой на царство метил,
Днем крался, крылся в темноте!..
Прими покорно, Самозванец,
От прочих — честь, со всеми — часть,
В монаршей осени багрянец
Перед кончиной облачась:
У всех — затверженные роли,
И каждый сбросит облик свой.—
Играет ветер в чистом поле
Надежд пожухлою листвой!..
1984
‹11› Царь Петр и странник
Петр от придворных убежал:
Перечат люди, раздражают…
В затвор! К машинам, к чертежам!
Но царь, склонясь над чертежами,
Вдруг чувствует — здесь кто-то есть:
Глядит, а рядом — бедный странник…
— Да как ты смог сюда пролезть?
— Царь хочет знать о пожеланьях
Народа,— вот и впущен я…
А Петр, как в дымке забытья,
Уже подносит гостю чарку:
— Ну, коль явился,— отвечай-ка,
Чему учен, имеешь дар
Какой?..
И вдруг кричат: «Пожар!»
К окошку Петр:
Горит вся Пресня!..
— Я дар имею интересный:
Вином пожары заливать!..
Царь — в гневе:
— Будет завирать!
Так проучу, что станет жарко!
Глумиться вздумал! У меня…
Но странник раз-другой из чарки
В окно плеснул — и нет огня!
А сам — исчез!..
Да это что ж?!..
Тут Петр на стол, на свой чертеж
Садится в страхе и бессилье —
И слышит где-то близко-близко:
— Царь Петр! А меня — Василий
Зовут!.. Василий Кесарийский…
— Да это ж — тыщу лет назад…
Не верю!.. Быть не может! Нет!..
Я пьян… Мне разум отказал.
Забыть, забыть весь этот бред!..
Он не являлся!!! А иначе —
Вся власть моя не больше значит,
Чем эта чарка…
Непокорны
Все эти люди — лгут, клянут,
Так пусть дрожат — и спины гнут!..
Одни машины — миротворны!
И царь, багровый весь от гнева,
Идет, чертеж подробный — в левой
Держа, а в правой — бычий кнут!
1985
‹12› Не зная сам
Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…
. . . . . . . . . . . . .
Предполагаем жить — и глядь, как раз умрем…
(Год 1836-й…)
Когда поэт, не зная сам,
О будущем проговорится,—
В душе аира и корицы,
Шафрана аромат. Бальзам
Пьяняще-тянущий и южный
Кипит, питает и струится,
Неведомый Столицы вьюжной
Холодным голубым глазам…
Ах, все ли ведает душа?
Должно быть, все.
Покуда тело
Мелькает средь Столицы белой,
И наслаждаясь и греша,—
Душа глядит оторопело
В грядущее, едва дыша.
Душа — снежинка Божества,
На гриве мраморного льва —
Сознанья Вечного частица!
Душа — неоспоримый миф!
В тебе Грядущее вместится,
Споет, еще не наступив,
Свое вступленье хоровое…
Там, где Нева меж снежных нив,—
Бегите, бедствуйте. Вас — двое:
Ты — в лед закованный ручей,
И спит на дне живая Нимфа,
Ей снится Вечность-Без-Следа…
А этот стих — ответь мне — чей?
Ее, иль твой? Иль в каждой рифме
Сознаньем скована вода?..
Во льду — пролески и прозимки,
Лишь капельки из-под пера
Оттаивают, как слезинки,
Бегут: «Пора, мой друг, пора…»
Что за таинственный бальзам?
Не эфиопского ль провидца
В славянских жилах кровь течет,
Когда поэт, не зная сам,
О будущем проговорится —
И смерть свою же предречет?..
1984
‹13› Лев Карсавин
Ах, философ Лев Карсавин!
Как хоронят на Руси?
Хочешь крест, еще и саван?
Не надейся — не проси.
Как смеются стервы-лярвы,
Как ледок припек уста,
Это значит — Приполярье,
Это — наша Воркута.
Папуас душой и видом,
Вертухай не знает зла.—
Что София с Василидом,
Мира горнего крыла?
Да еще — как там у Блока?
«Ветер, ветер…» Маята,
Как везде. Одно лишь плохо:
Что хоронят без креста.
Впрочем, что возится с телом?
Там, куда взирать не смей,
Света Крест стои́т пределом
Меж Отцом и тварью всей,
Оком власти, торжества ли
За вселенною следя —
Вплоть до той последней твари,
Что стреляет, не судя.
Света крест на перепутьи
Божьих судеб и людских.
И пред ним замолкли судьи,
Леденящий ветер стих.
И к тому кресту во славе
Приложился, зарыдав,
Осиянный Лев Карсавин,
Похороненный во льдах.
2000
‹14› Ордынский пир
Ак-Орда,
Смак-Орда,
С губ сочится
Кровь-руда,
Воет белая волчица
На ущербную Луну.
Ак-Ок,
Эй, внучок,
Ножик вынь —
Вспори страну,
Степь да синь!..
Степь-ковыль,
А поле-то
Вином красным
Полито,
Кости белые торчат —
Кличет Хан
Внучат-волчат, —
Расстилайте дастархан!
Кок-Орда,
Скок-Орда,
Синий ножик
В бок-Орда!
Где полмира? -
Йок-Орда!
В бездну-со-всех-ног-Орда!
— И ни косточки от пира,
Не осталось и следа!..
2003
* * *
Угрызенья совести — ранние и поздние,
Ранние морозы, просветленные поля.
Дружбы и влюбленности — ранние и розные,
Поздние раскаянья, зимняя земля.
В снегопад забывшийся, ты скажи хоть слово мне,
В юности несбывшейся — иней и туман,
Речи хладом скованы, ветви снегом сломаны,
Даль светла и праведна, а слова — обман.
Даль пуста и памятна, и верна, извечная,
А вблизи — мелькающий, кажущийся край,
Чье молчанье зимнее, говорливость вешняя —
Только встречи-проводы белоснежных стай.
Угрызенья совести — ранние и поздние,
Где и сны осмысленны, и безмолвна явь.
Стань, душа, возницею в эти дни морозные,
И взмахни поземкою, и ветрами правь.
Стань, душа, возницею, и кати-вези меня
В зренье озаренное, в заморозков зной!
Дружбы и влюбленности — ранние и зимние,
Поздние раскаянья, терем ледяной…
1984
* * *
Любовь моя — сад, безвозвратно
Вбегающий в осень.
Тысячекратно
Сад упованья отбросил
Своих краснеющих дней.
Их стая
Кружится, в осень слетая,
И я выбегаю из сада за ней,
Но она — бесстрастно-святая…
Ангел с восточной миниатюры,
Юноша станом и ликом тюрок,
Оранжево-красно-синих
Крыльев обширных и сильных
Единым взмахом
Все времена обогнав,
Прекрасен и прав,
Склоняется перед Аллахом!..
Любовь моя — царь в окруженье
Врагов, чей воинствен вид.
Им царь проиграл сраженье,
Теперь любое движенье
Смертью царю грозит.
И царь, в безнадежности нищей,
Глазами в отчаянье идола ищет —
И видит: простерся у царских ног
Сбитый стрелой деревянный бог…
Ангел с восточной миниатюры,
Юноша станом и ликом тюрок,
Ярко-малиново-желтых
Крыльев своих распростертых
Единым взмахом
Все времена обогнав,
Прекрасен и прав,
Склоняется перед Аллахом!..
Любовь моя — журавлей вереница,
И ветра водоворот,
Срывая за птицей птицу,
Скрывает в провале вод.
И надо, в горестном хоре
Блуждая меж облачных глыб,
Лететь за злобное море —
Лететь ради тех, кто погиб…
Ангел с восточной миниатюры,
Юноша станом и ликом тюрок,
Сизо-сиренево-темных
Крыльев своих огромных
Единым взмахом
Все времена обогнав,
Прекрасен и прав,
Склоняется перед Аллахом!..
1985
Мистические четверостишия
1
Я в центре Вселенной, как мертвый, лежал,
Но вдруг встрепенулся, вскочил, задрожал:
На юге — Твой Лик, на востоке — Твой Голос,
На севере — Сердце, на западе — Жар!
2
С каких соцветий и с каких широт
Был собран сок для первозданных сот?
Какие пчелы с ним влетали в улей?
И где сгущался мирозданья мед?
3
— Там тенью Мысль на небытье легла,
Там замыслом Вселенная была,
Там не было движенья, протяженья,—
Творец, как нищий, не имел угла!
1985
* * *
Бесплодного холода лоно —
Зима, очертанье излома
Греха первородного,
Бесповоротного
Наклона
В гул и паденье.
Со свечками бденье
Молящихся,
Ночи боящихся,
Взлетающий взор —
И мартовских зорь
В белых рубахах раденье!..
1985
* * *
Был вязок липов цвет, и наполняло вены
Броженье вешних вин.—
В тот вечер молодой, извечный, незабвенный —
Кто другом был твоим?
И с кем ты говорил, блаженно-одинокий,
Вдыхая липов дух,
Когда закатный тракт тебе бросался в ноги,
Березами взмахнув?
Мельканье белых рук, по локоть обнаженных,—
Закат! Горим, горим!..
И будущего тьма, твердеющая в кронах,—
Кто другом был твоим?
— Он выходил к тебе из бедного селенья
С заплечною сумой,
И близок был к тебе — Кладущий разделенье
Меж светом и меж тьмой!..
1985
Ржаная корочка
(украинская сказка)
Как пан помирал —
Пели да кадили,
И за это его в рай
Ангелы вводили.
Говорит ему Ключарь:
«Я кормить не буду —
В небе каждый получай,
Что принес оттуда!»
Как пан в том раю
Люто голодает,
Он к ногам Ключарю
Слезно припадает:
«У меня ж в дому добро —
Не видать и края…
Отпусти меня, Петро,
На денек из рая!»
…Вдоль амбаров пан идет —
Страсть как видеть рад их,
Грузит снедью семь подвод,
Семь кобыл крылатых.
Из всего того добра
Корку обронивши,
Пан ее не подобрал:
Корку поднял нищий…
…Шесть подвод стоят пустых
Посредине рая,
На седьмой, на дне, блестит
Корочка ржаная!..
1985
Жасмин
Как торопился, белый, как за ним
Лучи тревожные летели…
О Господи, отцвел, отцвел жасмин,
Прошли его недели!
Еще у светлых душ, зеленых тел —
Каникулы, кануны,
Один жасмин нежданно облетел
Метелью средь июня!
Жасмин умолк: ни вязи, ни плода
Средь полногласья летнего обилья,—
О белого блистания беда!
О запаха бессилье!
И красоту его, и краткость с ним
Вы разделить не захотели,—
О Господи, отцвел, отцвел жасмин,
Вдали его недели!..
1985
Храм
Тот, Кто призвал меня — построить Храм,
Храм возвести, где сохранится Слово,
Где свод — округло-вечен, голос — прям,
Где аромат восточной притчи прян,
Храм, где раскаянье повергнет злого
На световые плиты яшмы,
Где добрый — пеньем пресекает спор,
Где умереть совсем не страшно —
Войти на равных в заалтарный хор,—
Тот, Кто призвал меня — построить Храм,—
Ужели сам, в пустотах, мог посметь я
Смысл отгранить, чтоб светом заиграл,
Отчистить Слово, возвратя в бессмертье? —
Тот, Кто призвал меня — построить Храм,
Святилище словесного Ковчега,
Чтоб ясновиденье вернуть телам,
А душам — бодрость после бега,
Чтоб, левой взяв отвес, а правой — меч,
Двумя руками я Творца восславил,
Как мужеством — строитель Зоровавель,
Чтобы с одра болезни встала Речь,
Чтоб арфами и трубами охрана
Еще пред жизнью, в детстве, утром рано —
Народ войти звала,
Чтоб воскресали пред вратами Храма
Слова,—
Он — Воскреситель, Исцелитель ран,
Тот, кто призвал меня, как древле Ездру,
В разрушенной стране построить Храм
Поэзии,—
Он Сам, на труд отверзший очи,
Да будет в помощь —
Вышний Зодчий!..
1985
Закатный час
Срывая листья, глядя в лица,
День пробежал, недвижно мчась,
И вот настал — и кратко длится
Обманный час, закатный час.
У врат забвения, в тумане,
Мрачнел, робея и дичась,
Зеленый лес воспоминаний
В тревожный час, в закатный час.
В бессилье впавшие, в смятенье,
По почве тягостно влачась,
Продленья дня просили тени
В жестокий час, в закатный час.
И ветер тьмы тебя коснулся,
Но ты, бессмертию учась,
Не отступил, не содрогнулся
В закатный час, в закатный час!..
1985
Девкалион и Пирра
…Мой разум умирал, но страх ладьею
Владел — и вел ее, вместо меня.
Мы белизной занявшегося дня
Одни омылись: нас дышало — двое.
В надменности безжизненного мира
Кротчайшие остались — я и Пирра.
Но голос крикнул:
— Более не плавай! —
И жилистая синяя рука,
Поставив под ладью Парнас двуглавый,
Держала нас.
Седого двойника
Я в зеркале волны узрел. И холод
Пробрал меня: доселе был я молод…
Но загудел могучий рог Тритона —
И спало море, гору обнажив.
Молчанье. Ни движения, ни стона.
Мы огляделись — может, кто-то жив?!
Но нет!.. И в отсыревший храм Фемиды
Вошли мы, задыхаясь от обиды:
— Увы, богиня! Род наш уничтожен!..
Я дряхлым стал от взглядов страшных рыб,
И мы уже детей родить не сможем!..
Но — Голос:
— Если б, головы покрыв,
Вы на одеждах пояс распустили
И стали б кости матери за спины
Бросать,— ваш род продлился бы…
В сомненье
Стояли мы: как мертвых вынимать
Из гроба?..
И собрали мы каменья,
Как кости той, что всем живущим — мать.
Из них восстали юноши — за мною,
А женщины — у Пирры за спиною…
Мы их творили — голову покрыв
И пояс распустив:
С тех пор — в затменье
Их ум!
И ни единый их порыв —
Не сдержан!
И сердца у них — каменья!..
И если смыт потопом прежний род,
То этот род — какая кара ждет?!..
1985
Поэзия
От метанья, от темного знанья —
Загово́р, укрывающий дланью
От черного глаза орлиного —
Загово́р:
Не отринь его!
В посте и в пустыне —
Поэзия
Из дикого меда, акрид,
Мне — пища Ангелов!
Весь я —
Милотью Твоей укрыт!..
1986
* * *
Лес нарастал, густел,
Вагон звенел, дрожал
От стихотворных тем,
От счастья мятежа,
От юности и лета…
И песенка, настигшая нас где-то
На полдороге в рай,
Была случайна и аляповата…
Но через много лет —
Ты каждый звук ее вбирай,
Прерывисто дыши, почуяв след
Светлейшего, огромнейшего дня,—
И, хоть возврата нет,
Ты жди его возврата —
И вспоминай меня…
1986
* * *
Ты, к лучу, словно к столбику,
Привязавший коня —
Темно-белое облако,
Оглянись на меня!
Над бегущими градами
Ветер страхом прошит:
Ты скакал — и выглядывал
Тех, кто меньше спешит,
Кто, дорогой недолгою
Проходя Царство Здесь,
Улыбнется вслед облаку
Меж губами небес…
Над спешащими весями
Властно двигался ты,
Чтобы молча невесть кому
Знак подать с высоты,—
Ведь, порывами сломленный,
Словно тополь зимой,
Разговора с Бессонными
Недостоин земной…
Объяснялись не знаками
Прежде братья твои —
С нами пели и плакали
И вступали в бои,
Но любое побоище
Увлекает нас вниз…
Подожди… На кого еще? —
На меня оглянись.
Я из тех — зачарованных
И неспешных, увы,
Вкрадчив шаг вечеров моих,
Вечна поступь травы.
Я отверг не из гордости
Бег, погоню, почет:
Ты же сам смертной скорости —
Облака предпочел!..
1986
Стамбул
Пустыню полуночи медленно пашем,
Упорные ученики:
С подзорных, упавших в Галактику башен —
Ислама живые зрачки!
Куда ни посмотрим —
Лишь пчелы по стеклам
Ползут, но срисован с людей —
Таинственней прочих —
Воинственный почерк
На золоте — зренье — слюде…
Сумеют ли ныне
Глаза слюдяные
Сей жемчуг ночной истолочь
В алхимии силу?
Ужель погасила
Их — Тысяча Первая Ночь?..
Султан! Созови в островерхих созвездьях
Провидцев оставшихся дней,
Скачи к воздаянью, победный наездник,
Сменяя века, как коней!
Там рай расцветает от наших открытий
И чахнет от наших утрат,
Там тоньше судьбы — полумесяца — нити
Над адскою бездной — Сират!..
1986
Туча
Туча сплющивает чаек,
Прижимая к жадной пене,
Туча время истончает
В остро бьющие мгновенья,
Ликованье источает
Злой волшбы простоволосой,
Туча точит молний косы:
Туча будет их просить
День разросшийся скосить!..
1986
Шаман
Еще я тела не обрел —
Душа в ветвях жила,
Над ней всевидящий Орел
Распростирал крыла.
Он хрупкий слух мой согревал,
Мне веки открывал,
Он злые души разрывал
И в пищу мне давал.
Когда ж на землю я слетел —
Пылающий божок —
Я выбрал лучшие из тел
И страстью их зажег.
И был рожден — душой свиреп
И с недругами смел:
Я не забыл, какой я хлеб
В гнезде орлином ел!..
…Входящий! Бойся молвить ложь,
Все скрытое — открой!
Смотри: мой взор остер, как нож.
Падешь! Погибнешь! Стой!..
1986
Гносис
Сказал Филиппу вездесущий Дух:
«Стой на пути пустынном и безлюдном —
Ученика к тебе Я приведу!»
Апостол ждал, томясь под солнцем лютым
Жаровни года — месяца Таммуз.
И видит вдруг: незримая Десница
К нему вельможу катит в колеснице…
«Вот я на колесницу поднимусь,
Увижу: у него в руках Писанье,—
Апостол размышляет, как во сне,—
И разъясню пророчество Исайи
Об Иисусе. Он поверит мне,
И я его крещу…»
…В какие дали
Вы ехали, и на пустом пути
Какой вы вести, замирая, ждали,
Чтоб душу оживить или спасти?
И сколько душ и весен отлетело
С тех пор, как Некто вас из тишины
Окликнул?..
…В медной колеснице тела —
Вы были в томный сон погружены…
1986
Граница
Стоят Философы на грани
Страны, чей воздух в камень сжат,
Смертельной правотою раня
Всех, кто пытается бежать,—
И знанья сок течет кровавый…
А у Воскресного Ручья —
Стоят Поэты, омывая
Всех, кто ушел из-под меча!..
1986
Проповедь деревьев
Растенья благодарны и смиренны,
Но благовестников, увы, так мало
Лес избирало истины ареной,
Чтоб зелень изумленная внимала!
Однажды Будда проповедал рыбам,
И снизошел до птиц Франциск Ассизский,
И обращался к безднам и обрывам
Какой-нибудь социалист российский…
А про деревья — начисто забыли.
Но, отирая ноги волосами
Дымам фабричным — истуканам пыли,
Они безгласно поучают сами…
1986
Августин
Блаженный Августин в четвертом веке
Провозгласил познанья принцип некий:
«Лишь Бога я познать хочу и душу,
А больше — совершенно ничего!»
Такая в этом изреченье сила,
Что свой язык латинский прикусило
Тысячелетье, выслушав его!..
Но Ренессанс вошел — и стал спиною
К святым словам. Познание иное
Он предложил: познанье вещества…
И вот, еще чрез полтысячелетья,
Мы, замкнуты в наук железной клети,
Блюдем закон сиротства и вдовства…
Хоть бьется,— лишь кровавит крылья птица.
И многие хотели б возвратиться
К познанью Августина… Но членить
И проникать — наука научила,
И трудно душу чистой сохранить…
Не сам ли Августин — тому причина?
В его реченье — слов чрезмерно много:
Ведь и сама душа — частица Бога!..
Блаженный Августин вполне бы мог
Единственное слово молвить: «Бог!..»
1986
* * *
Жизнь моя — Огненный Столп,
Путь стерегущий!
К морю бегущий —
Ужас рыдающих толп!
Все — безнадежно, случайно,
Кончено, верить нельзя…
И при последнем отчаяньи —
В море стезя!..
1986
Елец
Отворяется ларец:
Древний, незнакомый
Город-елочка-Елец:
Храмы да хоромы.
И, покуда сон плывет,
Рассмотри, не мешкай:
В церкви белочка живет,
Щелкает орешки.
Родословье — тайный лес,
Пастухи да бары:
Клены подбирал, Елец,
Ты березам в пары,
Ставил перед алтарем,
По-над белым краем…
Мы же — в душу всех берем
И не выбираем:
Любим, бережно несем
По льду белых Святок,
Потому что краток сон,
Снежный город краток…
1986
* * *
Блеск золотистого Нила,
Жизнь моя вровень с волной.
Это давно уже было,
Это впервые со мной.
Там в просмоленной корзинке
Спит моя плоть в камышах,
С желтой змеей в поединке
Крепнет поодаль душа.
Я одолел — и победно,
В тело вернувшись, кричу:
«Змей будет выкован медный,
Скипетр я получу —
И превращу его в змея!..»
Только мой голос так тих.
Сходит царевна, и с нею —
Дни наслаждений моих,
Годы незнанья, ученья,
Лица богов на стене,
Скрытое предназначенье,
Дрожь, холодок по спине…
Вдруг — золотое затишье,
И в меловой пустоте
Все забываю, и слышу:
«Он — из еврейских детей…»
26 ноября 1984
| 
Cтихи и поэмы 
