Из книги «Притяжение» (1981 – 1983)

Храм Христа Спасителя

Сей храм строился сорок шесть лет…

Иоан. 2, 20

Храм строился. Раскатный купол
Тревоги века покрывал,
И небосвод его ощупал,
И с первых слов своим назвал.

Но сорок лет, по слову Божью,
Он рос и украшался. Мир
Москвы листался у подножья:
Разносчик страхов семенил

У стен агентства страхового,
И годы падали с лотка.
Обрывки сна порохового
Пыталась досмотреть река,

От шума увернувшись. Смутно
Во сне дрожали мятежи.
А город рос ежеминутно,
И Время ножницы-ножи

Точило, колесо вращая
С печальным скрежетом. Над ним
Любимый с детства запах чая
Глушил густой фабричный дым.

И вровень с дымом, всем доволен,
На тьму мелькающих имен
Глядел с одной из колоколен
Мальчишка перед Судным Днем…

20 января 1981

Эльфы

Все меньше хлеба под вечер крошат
Альпийским эльфам. Их когда-то чтили,
Или жалели просто, как мышат,
И любовались, как искрятся крылья

У этих, самых маленьких, землят,
Владеющих членораздельной речью.
А нынче никого не веселят
Ни хрупкость мотылька, ни человечья

Их поступь. Каждый занят сам собой,
Не замечая, как ласкает ветер
Заката лошадиною губой
Последних эльфов нашего столетья.

5 февраля 1981

Книга портретов

‹Из цикла›

‹1› Автопортрет Рембрандта

Смотри — глаза, глядевшие в зрачки
Окликнутого Богом Авраама,
К тебе отныне яростно близки,
В твое лицо отныне смотрят прямо!

Смотри — душа, дышавшая в тиши
С Эсфирью омертвелой, с Артаксерксом
Разгневанным,— сестра твоей души,
С твоим ее бессмертье вровень сердцем!

Смотри, я выступил из темноты —
Взглянуть в тебя. Ты не исчезнешь вовсе.
Ты — зеркало. И где бы ни был ты —
Я тоже есть. Запомни —и готовься!..

1981

‹2› Автопортрет Камилла Писсарро

На призыв — войти в свое лицо,
Отделившись от лица природы,
Оглянулся — пеплом и пыльцой
Весь покрыт, мгновенный, желторотый,

Умудренный разумом полей,
Утвержденный в своеволье ветра:
— Вот роса. Ни капли не пролей.
— Луч. Не урони ни доли света.

А меня не окликай. Пусти
Точечной, пейзажной земляникой
Поиграть, и строгость обрести
У колен праматери безликой.

— И весенним лесом расцвести.

1981

‹3› Эдгар Дега. Портрет брата

Как хрупок, мужественно-хрупок
В пространстве красном, напряженном!
На мелкие осколки — кубок
В неразрешенном, нерешенном,

Китайском взгляде на предметы
Служенья, и любви, и быта.
И только кисть легка, как лето,
И только краскам суть открыта.

И все умрет — модель и автор,
И страсть сокрытая, и братство…
Картина выживет, но завтра
В ней никому не разобраться.

1981

* * *

Быть всеми, всюду и всегда,
Лишь исчезать и длиться,
Как проливается вода
И как мелькает птица,

Как чертит дым тугим кольцом
Сгоревшие поленья,
Как повторяется лицо
В десятом поколенье.

Быть всеми, всюду и всегда,
Лишь длиться, исчезая,
Не оставляя ни следа
У мира в белом зале,

В огромных зеркалах шести
Вселенских измерений…
Но нет — черемухой цвести,
Как в Третий День творенья!..

1981

Вопрошаю ночь

Из кухни пахнет смертью. Я встаю,
К стеклу тянусь.— Напрасные усилья:
Все поколенье в августе скосили
На корм кометам. Все уже в раю.

Я задыхаюсь — пойманный, последний —
И пробуждаюсь. В мире хорошо
И холодно. Почти проходит шок.
Но все же тянет смертью из передней.

В окне Луна огромна, как в Египте,
Бежим поспешно, кони по пятам.
Но нет — не спать, не оставаться там…
А тянет в сон. Из дома надо выйти,

А лестница — неверная жена —
Петляет, предает, уходит влево,
В приливы допотопного напева.
Не ночь, а пепел. Площадь сожжена,

И я один — живой. Но нет, похоже —
Не я, а мальчик сверху, мой сосед.
Он, полустертых слушатель кассет
По вечерам, до этой ночи дожил

Один. Над ним Медведица Большая,
И он идет с бродяжною сумой
Умолкших песен. Все же голос —мой.
Я спящую эпоху вопрошаю

О дне, когда созреют семена,
Посеянные Богом. Но дойдет ли
До звезд недвижных мой подвижный оклик?
И есть ли звездам дело до меня?..

1981

* * *

— Вы ошиблись, мы с Вами
Не встречались до этого дня,
Эта встреча — впервые…

Впрочем, что-то коснулось меня,
Подождите… Словами —
Не могу, все слова — не живые.

Небосводом укрыться — и лечь
В свежескошенный луг: небеса —
В торжестве необъятном…

Я услышал светил голоса,
Вспомнил столько сияющих встреч —
Все они предстоят нам!..

1981

Поклоненье волхвов

Вступает ночь в свои права.
В пещеру входят три волхва —
Гаспар… И Мельхиор…
А детство чудно-далеко,
И столько выцвело веков,
Что ты забыл с тех пор,

Как звали третьего… Гаспар
Внес ладан. А младенец спал,
Вдыхая аромат,
И столько времени прошло,
Что помнить стало тяжело,
И петь, и понимать,

О чем твердил небесный хор…
Смотрел из ночи Мельхиор,
Как золотился свет,
Как подымался сладкий дым,—

В нем вился холод наших зим,
Сияли лица лет…

1981

Ливень

Жаворонков желтый крик
Жмется к выжженной земле,
Надевает Небосвод
Черный грозовой парик,

По вопящей мгле полей
Скачет капель хоровод —

Это танец духов злобных,
Корневых, огнеподобных,
Молнией ниспадших в глушь,—
Это пляс погибших душ!..

1981

* * *

Ты — Сокрытый в зрачке мотылька.
Из Тебя — голубиная стая.
Из Тебя выбегает река
И трава прорастает.

Нет ни лет, ни следов, ни причин —
Только Ты предо мною.
Из Тебя, как из солнца лучи,
Возникает земное.

И творенье — не где-то вдали,
Не в туманностях белых…

Мы не плыли. Мы по морю — шли.
Мы и буря, и берег.

1981

Прошлое

В дороге, посреди обычных дел
И беловатых встреч недолгих,
Где души вянут в полумраке тел,—
Тебя внезапно настигает оклик
Из прошлого. Ты б, верно, не хотел
Сейчас свое услышать имя
Из навсегда умолкших уст,
Но словно вихрь неотвратимый
Осенний обнажает куст,
И листья по его приказу
В безумьи мчатся над рекой,—
Ты отдаешься весь и сразу
Тому призыву. Про покой
Забудь. В минувшем нет покоя.
Словам умерших внемлешь ты,
Господь всевластною рукою
Сорвал завесу суеты
С твоих осиротевших глаз.
Неугасимая тревога
Прошедших лет
Твоих вопросов заждалась.
Ты видишь свет
И узнаешь себя и Бога.

1981

* * *

Вспыхнуло пламя —
Взгляда не отвести.
За густыми стволами
Будет небо расти.

Голос твой тихий.
Ураган над рекой.
На излучине вихря
Безмятежный покой.

Прежде мне знать бы
И прийти по воде
В белый день твоей свадьбы,
Отсиявший в нигде.

1981

Памяти Марии Юдиной

‹Из цикла›

‹1›

Каждый звук возобнови,
Повтори его впервые,
Повтори и сотвори,
Словно стебли синевы,
Словно маки полевые
С первым проблеском зари!

Пусть не застывает Бах,
Будто слово на губах
В миг сомненья и печали…
Как с рассветом хоры птах
Нас из ночи выручали,—
Пусть любовь прогонит страх!

На восходе бытия
Звук отточен и налажен
Звонким воздухом, и даже
Не приметишь соловья…

Это музыка твоя —
Перед утром Третья Стража!..

1982

‹2›

…Мой Боже, звезды близко,
Особенно — в конце.
Душа, как пианистка,
Сыграла Твой концерт.

И я из всей вселенной
Запомню, уходя,
Октавы плач священный
И горький смех дождя…

1982

* * *

…Звонок — биенье бронзовых крыл…
— Кто там? — Молчанье.
— Буду еще
Допытываться!..— И не открыл.
А это звонило Будущее…

1982

Притяжение

Здесь тепла и дыханья — на донышке,
Только глянешь, уйдет без следа…
Так зачем же из дальней сторонушки
Так и тянет, и тянет сюда?

Из весны светлоглазой, невянущей —
В эту серую, кожа да кость,
Из округи, где други-товарищи —
В этот лед, где непрошеный гость?..

Но и в райских кустах пламенеющих
Хоровод всепрощающих душ
Разомкнется, отпустит, и мне еще
Повезет — посетить эту глушь:

Та же участь сутулится темная,
Тот же месяц в слепой высоте,
И лютует зима неуемная,
Унося охладелых детей…

1982

* * *

…Заслони лицо средь лета,—
Каждый куст зовет поэта,
Куст поет и говорит,
Куст горит огнем Завета —
И душа твоя горит.

Если Свет сойдет, окликнет,—
О несбывшемся проси,
Пусть глаза к огню привыкнут,
И тогда, кого в живых нет,—
Всех напевом воскреси!..

1982

1914-й

Цветы на балконах,
Война на Балканах,
И кровь на иконах
И в чашах чеканных,

Как сдвинутся чаши —
От пули беги,
И славятся наши,
И в страхе враги.

Гвоздики в петлицах,
Война на Балканах,
И пятна на лицах,
На касках чеканных,

Как вырвутся тосты —
— За Вену!..— За Русь!..—
Так в голос — погосты:
— Клянемся!.. Клянусь!..

Где выжжено — зелено.
Мир, молодея,
Не вспомнит ни эллина,
Ни иудея,

Как сдвинутся чаши
Двух судеб людских,—
Так рушатся в марше
И варвар, и скиф!..

1982

* * *

Как мотылек приговоренный,
Который в комнату влетел
И рядом с форткой отворенной
О стекла бьется в тесноте,
Лишь им самим и сотворенной,—

Так и душа твоя жила,
Пока Непознанная Сила
Ее за крылья не взяла —
И в свет просторный не впустила.

Смерть — в прошлом, словно гладь стекла.

1982

Молодой рабочий

На насыпи возле железных путей,
Шагов в полусотне от давки,
Присел отдохнуть от печалей, смертей,
Закусывает на травке.

Так прост и свободен, как будто душа,
Закончив земную работу,
От хмурых трудов, наконец, отошла —
И смотрит откуда-то сбоку,

И видит великое множество лиц
В мелькающих рамах-вагонах,
И все в изумленье небес заждались,
Как лики на темных иконах.

А он простодушно открыт небесам —
И падает, как с карусели,
На лица кружащиеся… И сам
Не хочет иного веселья.

1982

На рассвете

Так женщина умеет жить
Спокойно и глубоко —
В овсяном поле ночь сложить,
Рассвет раскинуть сбоку.

Чужие на себя принять
Сомненья и страданья —
Неторопливо оттенять
Деревьев очертанья.

Тобой другая жизнь жива,
И третью жизнь затепли —
Уже вокруг в росе трава,
И ясно видно стебли…

1982

* * *

Не рабствует рябина, хоть и гнется,
Хоть сломана — рябина не раба,
Она — твоя судьба, и вспомнится, всплакнется,
Как знак того, что время не вернется,
И память набивает короба

В свой путь купеческий и безвозвратный,
Ее лотки старинные полны
Той красной, точечной, тысячекратной,
Глаз радовавшей, росшей за верандой,
Той сломанной, погибшей без вины.

1982

* * *

Они случайно повстречались
И обещали созвониться,
Но дни и ночи быстро мчались,
Но все ясней виднелись лица,

Друг друга ищущие тайно
В толпе, во времени, во сне…
А силы на исходе. Дай мне
Забыться — и забыть вполне!

Звонки, молчанье в телефоне,
Но выплывали постепенно
Обрывки смутные симфоний
И восхищение Шопена,

И где-то Моцарта уроки
Твердил ночами ученик…
О них текли ночные сроки,
И музыка была — о них!

И клены, растопырив пальцы,
Держали на краю аллеи
Жизнь, не давая ей распасться,
Мечту о встрече их лелея,

И вновь через полгода вьюга
Кричала каждому: «Заметь,
Как вы бездомны друг без друга,
И как все ближе ваша смерть!..»

1982

* * *

…Видать, в поэме слишком много строк,
Вся — в книге не уместится. И надо б
Все действия — перенести на Запад,
А все нравоученья — на Восток.

Том первый — здесь, а том второй — напротив,
В них смешаны сюжеты, времена.
В кровавый бархат переплетена
Судьба царей, история народов…

1982

Композитор

…Так поздно. Так рано —
Отвержен и продан.
По жилам отрава —
Последним аккордом.

Так с первого шага
Заря занялась —
Блестящий, как шпага,
Отточенный глаз.

За поступью статной
Судьбы наилучшей —
Слепа Иоланта,
Насмешлив Щелкунчик,

И, выплеснув душу всю,
В самом конце
Взлетел и обрушился
Третий Концерт…

Ах, вспомнить лишь мог —
Лебединая стая…
Но в горле комок —
Подступает Шестая,

Как неба крушенье —
Крушенье Шестой,
Всей жизни волшебной
С ее пестротой…

Ноябрьский и певческий
Хор: «Отпусти нам!..» —
И царский и греческий
Взор Константина,

И чище кристалла
Граненой игрой —
Шестая, Шестая
Из кубка — и в кровь!..

1982

Гефсимания

Ночь. Исцеления и встречи
Ушли. Пора перечеркнуть
Полета вертикалью вечной —
Горизонтальный пеший путь.

Во мраке ранящем весеннем,
Посредством зрения и чрез,
Пересекаясь с Вознесеньем,
Наземный путь являет — Крест.

О ты — оплакивать летящий,
Сшивая взмахом пустоту!
Учеников минует Чаша.—
Они до Чаши дорастут.

Весна — цветенье слов и мыслей…
О ты, летящий утешать,
Над садом души их повисли.
Пусть спят — смеются — не грешат…

О, как Земля вольна увлечь нас,
Как трудно перейти межу:
Ведь даже я, объявший вечность,
Пред восхождением дрожу!

О, как же страшно этим детям
Проснуться — и по трем ветрам
Развеяться!.. Четвертый ветер —
Народ рассеет, вырвет Храм,
Как древний кедр, из почвы с корнем…
О — пусть же спят и видят сны,
Меж тем как в муках ста агоний
Родятся Истины сыны!

Во сне и в яви — я меж вами,
Я — скрытый пламень ваших недр:
Я здесь — лишь отвалите камень!
Я здесь — лишь рассеките кедр!

Сей мрак — тревоги вашей оттиск:
Нагрянет страх — и в этот миг
Со мной вы ночью разминетесь,
Чтобы найти себя самих!..

1983

* * *

«Ты — тот, кем стать посмел!» —
Созвездий выведен закон
В распахнутом письме
Полночным точным языком.

И люди — от орла до лани,
Непримиримая родня,
В суровое глядят посланье,
Как тяжкий камень, взор клоня…

1983

* * *

В ромашки беды превратились
И в одуванчики полей,
Поскольку все они случились
В прекрасной юности твоей.

И ты стоишь, глазам не веря,
Что там, в светлеющей дали,
Твои обиды и потери
Июньским лугом расцвели.

А ты рыдал, метался в гневе…
Но вот расцвет уже далек,—
Тебе один бы лучик в небе,
Один бы в поле стебелек!..

1983

* * *

…Нет, не тобою задуман я, Время,
Было извне в тебя брошено семя —
В темное, тесное лоно твое,
Где прорастание и забытье…

Красный цветок вырастает из темени,
Освобожденье, как жар, меня ждет.
Я оставляю родителю-Времени
Лед и забвенье. Забвенье и лед.

1983

* * *

Ни объятье, ни снов узнаванье —
Двух людей воедино не соединят,
Каждый гордый верблюд одинок в караване,
Колокольца отдельно звенят.

Костяная пустыня и стынет, и длится,
Ночь, звезда от звезды далека,
Навсегда неслиянны их лица,
А сольются — весь мир загорится,
В пепел мига сжигая века…

Вновь Иаков пустыней ночной
Убегает от гнева Лавана,
На рассвете торопит ягнят.

И бледнеет Рахиль ранним утром с Луной.
Но объятье и снов узнаванье —
Двух людей воедино не соединят…

1983

Виденье

Кукушка вещает о считанных днях
В строительных сумерках сосен,
И Будущее, как ребенка, обняв,
Мы в теплое Прошлое вносим.

Там, в Прошлом, нас ждет безмятежный ночлег
И клен за поющей калиткой,
Там вещего сна не расколот орех,
В нем прячется радость улиткой,

Там Будущее навсегда отдохнет,
В мелькающей люльке проспится,
Там сон — молоко, там бессонница — мед,
Там явь — ключевая водица…

Мы держим младенца, мы в память идем,
Но видим, как в полдень мрачнеет наш дом,

И катится Ночь в ледяном дуновенье.
Калитка распахнута в пропасть забвенья.

Не в Будущем — в Прошлом пресекся наш век.
Замерзла вода. Без рассвета — ночлег.

Мы лица теряем. Мы стынем в веках.
И мертвый младенец у нас на руках…

1983

* * *

Господи Боже снежной страны,
Где я родился — и зачарован
Чистой метелью первой вины
Над занесенным скорбью перроном
Памяти! Где мои дни сочтены
Вольного творчества вихрем суровым!

Боже неисчислимых земель,
В зимнюю — эту — меня ведущий
За руку, чтобы забвения мел,
Лица стирая, крошился все гуще,
Чтобы за ним я расслышать сумел
Снежную вьюгу поющие души!

Боже начала и Боже конца
И бесконечной посмертной метели,
Гаснущей музыкой слух наш мерцал,
Мы не Тебя — мы друг друга хотели,
Мы от безмолвья бежали, о Царь
Снежного зарева душ и материй!

Господи Боже первой вины,
Первых раскаяний — ломких и льдистых,
Зиму пошли — пробужденья и сны,
Встречи снежинок — раздельных и быстрых.
В нас — обжигающий гений страны,
Времени призрачного пианистах!..

1983

* * *

Где до каждой весны —
По метелям разлившимся вплавь,
Где сбываются сны,
Никогда не сбывается явь,

В белоснежной стране,
Где, как свет, расставанье хранят —
По тебе и по мне
С колокольни любви прозвонят.

Где бы ни были мы —
Пусть ни тени, ни памяти нет —
Встрепенемся из тьмы,
Отзовемся с безмолвных планет,

И на поле сойдем,
Не мечтая уже ни о чем,
Ты — весенним дождем,
Я — сквозь ливень глядящим лучом.

Если звон раскачать,
Если колокол светом налить —
Невозможно молчать
И нельзя ни о чем говорить.

Только, небо кляня,
Только, тленную землю любя,
Будет отблеск — меня
Излучаться сквозь отзвук — тебя…

1983

* * *

Опадающий лес
Тяготеет к осмысленной речи,
Вот он высказан весь —
Бессловесно, и выразить нечем

В человечьих словах
Этот страх, в холодеющих мыслях,
Только смертное «Ах» —
Расстающихся с разумом листьев…

Речь древесных богов
Так невнятно течет, не сбываясь,
В ней соседство слогов
Так понятно, в слова не сливаясь,

Здесь один за другим,
Спев по ноте, уходят хористы,
Оставляя нагим
Вечереющий зал серебристый.

Все темнее в лесу,
Но в осеннее косноязычье
Я светильник внесу —
И душа свое Слово разыщет…

1983

* * *               

Господь окликал — то с угрозой, то ласково,
Тянуло к запретному, голос ломался.
Адамово яблоко с дерева райского,
На свете со сломленной совестью майся.

Лишь руку протянешь — и небо закружится,
Протянешься дальней дорогой для встречных,
И ужас — меж ребер, и в голосе — мужество:
Ты смертный и сильный — средь слабых и вечных.

Ты — клад недоступный, лес черный и девственный —
Адам, познающий себя и висящий
На кедре Ливанском, на елке Рождественской,
Средь сотен стеклянных — один настоящий.

На кедре, на дубе Мамврийском, на яблоне —
На хрупких ветвях, на руках материнских,
Где надпись вины трехъязычная набрана
Руками бесстрастных типографов римских.

И в каждый апрель, как пушок возмужалости,
Из тел невоскресших трава выбегала,
И голос ломался — в угрозе и жалости,
И жизнь вожделенье во влагу влагала,

И мрак, осекаясь, рождался средь речи,
Небес кровяными тельцами играя,
И голос ломался — в разлуке и встрече,
Но дух не сломился, всегда умирая!..

1983

Шаровые молнии

Темно. Россия велика
На все равнинные века
Ночного полушарья.

И лебедь — лентой в облака,
И коршун — черной шалью.

Средь молний бешеной игры
Дух округляется в шары
В ночи зигзагов диких.

Висят московские дворы.
Безмолвствует Языков.

1981