Сам — музыка для слуха, отчего же

Ты, музыке внимая, все грустней?

Сласть любит сласть, со счастьем счастье схоже,

А здесь печаль — и радость рядом с ней!

Наверно, в звуках стройного порядка

Душе смущенной слышится упрек,

Они корят настойчиво и сладко:

Зачем ты сам доселе одинок?

Смотри — согласья узы, словно семьи,

Связуют звуки: каждая струна

Поет для всех, в согласии со всеми —

Как муж, дитя, счастливая жена…

Сколь много звуков! Но едина суть:

«Неправ избравший одинокий путь».

Твоих измен беспечных череда,

Когда ты забываешь обо мне, —

При красоте твоей, в твои года,

Среди страстей, естественна вполне.

Ты добр — тебя в полон берут шутя,

Красив — тебя легко завоевать;

К желаньям жен, о женщины дитя,

Легко ли равнодушным пребывать?

Увы! Ты и меня не пощадил.

Твоей красе и юности упрек

Я шлю за то, что ты, в избытке сил,

Две чести сразу опорочить мог:

Ее — своей красою соблазнив,

Свою же — мне с подругой изменив.

Его лицо есть память о былом:

В ту пору, как цветок, жила в природе

Краса, а не блестела над челом,

Как днесь — ее внебрачные отродья:

В те дни власы златые мертвеца

Живым не отдавали, состригая

Для увенчанья нового лица,

Чтоб смертью украшалась жизнь другая.

В нем ожил век античности святой,

Тот мир, что был когда-то прост и целен:

Цвела весна своею красотой,

Ни у кого не похищая зелень.

Сей образец Природа сохранила —

И фальшь искусства с красотой сравнила.

Расстались мы — и память оком стала,

А око, что ведет меня в пути,

Способность к различенью потеряло,

Глядит вокруг, а толку нет почти.

Оно до сердца не доносит вид

Ни встречных лиц, ни птиц и ни цветов:

Мой взгляд по ним беспамятно скользит,

Что ни уловит — упустить готов.

Равно — гора пред ним иль океан,

Лик чудный иль бесформенная груда,

Свет или сумрак, голубь или вран, —

Твои черты он узнает повсюду.

Мне память одного тебя являет,

И этим светом взор мой ослепляет.

Нет, я не стану камнем преткновенья

Для брачного союза двух умов:

Любовь, что нам изменит на мгновенье,

Уже не настоящая любовь.

Любовь — маяк, она, средь бурь тверда,

Горит во тьме незыблемо, высоко,

Но хоть плывущим видима звезда,

От них сокрыто начертанье рока.

У времени любовь — не жалкий шут,

Пусть губ и щек соцветья Время скосит, —

Нет над любовью власти у минут,

Она годам свой приговор выносит.

А если я от истины далек,

То ни влюбленных нет, ни этих строк.

Две страсти — безнадежность и блаженство —

Всегда со мной по обе стороны:

Дух добрый — муж, краса и совершенство,

А злобный демон в образе жены.

Чтоб скорбью низвести меня до ада,

Стремится ведьма ангела прельстить

И, спесью замарать невинность рада,

Святого хочет в беса превратить.

Боюсь, что худшее уже свершилось,

И понимаю, на свою беду:

Мой друг с моей подругой — подружились,

И он, наверно, у нее в аду.

Пойму, что мне предчувствие не лжет,

Когда злой ангел — доброго сожжет.

Моя любовь — как лихорадка; страсть

К тому, что в жар вгоняет, скорби множит,

Она опять спешит напиться всласть

Отравы, без которой жить не может.

Врач-ум, упрямством страсти раздражен,

Совсем о ней оставил попеченье,

И вот я в безысходность погружен:

Страсть — это смерть, от смерти нет леченья.

Ум обо мне не ведает забот,

Безумный дух тревоги одолели,

Без всякого порядка, взад-вперед,

Блуждают мысль и речь вдали от цели.

Да, ты мне светлой виделась, хоть ты —

Черней, чем ад, мрачнее темноты.

Птица-вестник, громче пой,

Пой, на пальме восседая:

Затруби — и птичьи стаи

Пусть летят на голос твой!

Ну, а ты, вещатель фальши,

Сатанинский балагур,

Смерти огненной авгур,

От собранья будь подальше.

Знайте: путь сюда закрыт

И злодею, и тирану.

Воздадим лишь честь Орлану —

Королю пернатых свит.

Есть у нас и пастор дивный —

В белой ризе Лебедь сам

Реквием исполнит нам

В виде песни лебединой.

Облаченный в траур Вран,

Ты потомство зачинаешь

Тем, что грустно воздыхаешь, —

Так явись в наш скорбный стан.

Ах, любовь и верность сами

Уж мертвы, — так мы поем, —

Голубь с Фениксом вдвоем

В небеса ушли сквозь пламя.

В жизнь одну, в единый дух

Эти птицы были слиты:

Страстью — двойственность убита,

И в одном — не сыщешь двух.

Так сердца сумели слиться,

Что простор их не делил:

Это чудо нам явил

Голубь со своей царицей.

И любовь, свой свет лия

В фениксовых глаз глубины,

Отражала голубиный

Лик — его второе «я».

Так вот каждый оставался

Не собой и не иным,

Словно именем двойным

Некто в мире назывался.

Ум, смущен и с толку сбит,

Созерцал различья — в цельном:

Каждый, все же, был отдельным,

Воедино с другом слит.

Ум твердил: «Уж если двое,

Как одно, предстали мне,

Значит, сущность — не в уме,

А в любви, коль есть такое!..»

И вернейших двух друзей —

Две звезды, любви вершины —

Хор отпел печально, чинно

Погребалъной песнью сей:

Верность, честь и красота,

Чувств сердечных простота —

Днесь могилою взята.

Птица-Феникс умерла —

Вслед за Голубем ушла:

В вечности гнездо свила.

Без потомства отошли:

Хоть иметь детей могли,

Но невинность сберегли.

Верности уж в мире нет,

Красоты пропал и след:

В гроб сошли во цвете лет.

Кто красив иль верен, — тот

Пусть к сей урне подойдет

И над прахом птиц вздохнет!..