Иерусалим
Какою славою восславлю
И до какой взлечу любви,
Чтоб сердцу вдруг предстали явью
Святые улицы твои?
В московских тесных переулках
Я видел: в забытьё и глушь
Клонился Искупитель в муках
Под тяжким грузом грешных душ.
И ныне Виа Долороза
Доносит гул тех ранних лет,
Где туча тяжкою угрозой
Висит — но пропускает Свет…
***
Слова, подогнанные плотно,
Взрыв чувства за собой влекут!
Речь пресеклась, и шарик лопнул.
Обрывок встречи — сна лоскут.
Нет, чтобы мы остались с вами
На вечный миг среди эпох, —
Впустите выдох меж словами,
Нацельте мысль на долгий вдох.
Утёсы речи и ложбины
Природе бережной сродни:
Чем больше воздуха меж ними,
Тем шире, тем просторней дни.
***
Строим страхи всемирных громад
То на дерзости, то на запрете...
Моисей, Иисус, Мухаммад
Обо всём говорили на свете.
Только так говорили они,
Что и небо струилось по жилам,
Сокращая грядущие дни
Амалекам, Тимурам, Аттилам.
Цикл «Календарь»
I
Юрий Зимний — Егорий Холодный —
Лай собачий на выпавший снег.
Дух печали явился во сне.
И развесил метели-полотна.
Юрий Зимний — гримаса времён,
Лоскуток от осеннего лоска.
Воет волк: Юрьев день отменён,
Внемли мраку и слушай колодцы.
Влей в лампадку елей и дождись
Утра красного на Парамона —
И в соседней лачуге родись
После долгого зимнего звона.
II
Пораньше бросил взгляд Восток —
Присловье птичье и примета:
Чирик! — На воробьиный скок,
Но чуть побольше стало света.
Царь однодневный Спиридон
Достал метель из рукавища:
На лето запасает пищу
Небес раскрытая ладонь.
Теперь двенадцать будет дней —
И в каждом целый месяц года:
В них чистый голос Небосвода
Всего зеркальней и слышней.
III
Перезимовье — санный путь,
Верста апостола Филиппа.
И мы с ним заглянуть могли бы
В ту колесницу. И вдохнуть
Жар — вместо ветра ледяного.
Но нет, вельможа отстаёт
Веков на двадцать. Голос новый
Хоть замерзает, но поёт
Всё ту же весть — о чуде старом.
Но за пергаменным листом —
Семья за тусклым самоваром
И нищий пир перед постом.
Тайна
Полеты художника — тайна из тайн,
Особенно иконописца,
И мало чей дух в те места залетал —
Из лунной криницы напиться.
Вот охра и ки́новарь, вот лазурит,
Белила и золото, сажа.
Но многим ли мир незримый открыт?
Стооки неспящие стражи!
А тот, в ком любовь пересилила страх,
Кому эта тайна желанна,
Рисует — с перстом на сомкнутых устах —
Задумчивого Иоанна...
Лес грозовой
Любая мысль твоя — к земле впритык,
Цена ей грош...
Дыханье рощ великих и святых,
Дыханье рощ!
Объемлет Землю и простор судьбы
Лесов стена —
И поднимает громы на дыбы
И времена.
Насколько помыслов твоих сильней
Разгул чащоб!
Не стерпит роща, если разум ей
Предъявит счёт. —
Она одною встряской грозовой
Твой ум сметёт,
Но возликует дух бессмертный твой:
Гроза идёт!..
Ковер
Ковёр цветной, ковёр, расшитый
Узором ярким стран и вер,
Ковер Гаруна Ар-Рашида
И всех других цветущих эр!
Был Бог — Отцом, а ближний — братом
Тому, кто адский жар отвёл:
Не дал последним Геростратам
Свернуть и сжечь такой ковёр!..
Хроника
Пожелтевшая «Хроника Вьета» —
Как вьетнамцы сражались и жили:
Для чего мне история эта,
Речь невнятная, судьбы чужие?
Что ж никак не расстанусь я с нею,
Словно век мой в стране этой прожит?
Почему же чужое — роднее,
Почему оно душу тревожит?
Или мало своих ей провалов,
Обретений, утрат и видений?
Или жаждет — ещё небывалых
Прошлых строк и грядущих рождений?..
***
Доказать невозможно. Лишь заклятья зелёная лента,
Став весенней рекой, в тот чертог устремляет волну,
Где Святые Бессмертные — Аме́ша Спе́нта,
Где пытливый твой дух к их Разумному Свету прильнул.
Подтвердить невозможно. Лишь Напиток видений — Хао́ма
Вьётся тропкой, приводит к воротам и вводит в тот сад,
Где спадают оковы, где снова ты в детстве и дома,
И давно позабытые слышишь вокруг голоса.
***
Не всякий храни обычай,
Обычай обычая хуже:
Бывает обычай бычий,
Бывает устав верблюжий.
Блюдя и табу, и вето,
Хоть все запреты подряд,
Остаться притом человеком —
Вот лучший устав и обряд!
***
Давно открыл железный заступ
Мне путь под влажную траву,
Но продолжает мне казаться,
Что всё на свете я живу.
А отзвучат дневные гусли
И ночи запоёт свирель, —
Чтоб видеть новый сон, ложусь я
Не в глину — в белую постель.
А если так, то где граница,
И отделимо ли вполне
От яви то, что́ ярко снится
В неодолимом смертном сне?..
|