Из книги «Интервал и ступень» (1987–1988)

Молчание

Иисус молчал…

Матф. 26, 63

Бог, как странник, лишенный крова,

Города обходил ночами:

Кто поведает муки Слова,

Обреченного на молчанье?

В тяжком обмороке камней —

Бог, подземных глубин немей!

Но травинка грунт пробивает,

Немоту — голосок чуть слышный:

Это в новую ночь Всевышний

К нам единственным звуком взывает,

Самый ясный и самый целебный —

Звук, Согласный со всею вселенной!

Рядом — Гласный. И это — так много,

Что и птицы садятся на плечи.

Но взлетевший от Птичьего Слога

Ко святой Человеческой Речи —

Знает цену дарам и утратам:

Льдистым садом подернуты стекла,

И, чтоб Слово навеки не смолкло —

Он молчит пред Пилатом…

1987

Нигилисты

…Коль разбитый хрусталик — не склеить,

Нет от скорби и старости средства,

То, казалось бы, надо лелеять

Лед апрельский — и детство?..

Но кололи штыками. Бросали

В ров Молоха — глубоко, глубоко!

…Даже птица ценою в ассарий

Не забыта у Бога.

1987

Закат

Великанский конь пасется,

Грива — буйные леса,

Далеко, на самом Солнце,

Поселились голоса.

Так Земля на вольной воле

Щиплет неба синеву,

Мне молчанье хоровое

Объяснит, зачем живу.

Но рассказ закатно-труден,

Речь медвяно-тяжела,

И умолк лужайки бубен,

И пуста свирель ствола…

1987

Древность

Мелькает меж павлинных опахал,

Сквозь пестрые крыла,

Такая древность! В ней Адам пахал,

В ней Ева лен пряла.

И пробужденье было, как вино,

А сон — как молоко,

И было это все не так давно

И так недалеко.

А все происходило под Москвой,

В деревне Райский Сад,—

О первых строк безоблачный настрой,

О речки детский взгляд!

Мой день, мой Феникс, ты неопалим,

Но видят пепел смертные глаза:

Мелькают зори, кружится павлин,

И в рай войти нельзя…

1987

* * *

Пожатья воск жестокого —

Вся в жилках кисть листа:

Молю — полслова! Только бы

Не эта немота!

Убей — иль сразу смилуйся,

Нагрянув, как весна,

Чтоб строф рассады выросли

Из жизни, смерти, сна!..

1987

* * *

Лесного Солнца пряные коренья

В июньский воздух глиняно вросли,

Но Истина живет в кустах сирени,

В твоем саду, как и в лесу, вдали.

И ею полон каждый храм зеленый,

И мы пред ней в молитве умиленной —

Мы, дети Неба, пасынки Земли.

1987

Раковины

И отхлынуло море временное

Черных споров и зеленых драк,

И остались мы, как в годы Ноя —

Раковины на горах.

И века целебного алоэ,

И корицы благовест —

В нас шумят: о небывалое былое

Смытых волнами времен и мест!

Кто же вы, недавние? Не дети ли?

Весь в орехах — горный склон.

Безъязыкие свидетели,

Мы готовы стать стеклом,

Чей состав — песчаный прах.

Распадемся, не печалясь,

Чтобы в наших зеркалах

Вы с собою повстречались!..

1987

Давид и Орфей

О, близость мелодий!

Различья развей:

К единой свободе —

Давид и Орфей!

Единство воспело,

И нет уже двух —

Влекущее тело,

Провидящий дух!

Два слившихся диска

Побед и обид —

О тайна единства:

Орфей и Давид!

И сумрак, редея,

Пропустит рассвет,

Где нет иудея,

И эллина нет!..

1987

* * *

Из красной образности взрыва —

Порыва жизни — от начала

Ручья, забытого игриво,

Реки, забвенной величаво,

Петух на белом полотенце,

И хлеб и соль на мертвых плитах,

Как Солнце, одиноко сердце

Мерцает, кличет всех забытых.

О робость рощ в родстве апреля,

О скрытный и вечерний терем,

Где страсть — ко всем, с кем не успели

Сойтись, кто навсегда потерян…

1987

* * *

Таким и буду воскрешен —

Себя забывшим, обращенным

В июльский дождь, что громко шел

По радости кленовым склонам.

Нет, оправданья — не спасут,

Грехи — не помрачат удела…

Я не явлюсь на Страшный Суд:

Душа — пространство, ливень — тело!..

1987

* * *

Только чувства охлажденьем

В брачном круге торжества,

Нет, не бденьем — лишь паденьем

Вся поэзия жива.

1987

Голгофа

…Он рыб творил — из смертной дрожи,

Из пота — птиц лепить спешил,

А сам Адам был создан позже —

Из отлетающей Души…

1987

Воскресение

— Брат мой названный,

Звон со звонницы,

То, что празднуем,—

Как исполнится?

— Шли следом, иначе

Узреть не могли:

Три дня и три ночи

Был в сердце Земли!..

1987

* * *

Как душа воскресает, узрев,

Что весна и задворков, и улиц,

И ростков незаметных коснулась,

И столетних великих дерев!

Где б ни сохла, от ветра шурша,

Под какой бы стеной ни ютилась,—

Ветвь, в ответ на небесную милость,

Расцветает, бессмертьем дыша!..

1987

* * *

Душа — Мария, ученица,

Таясь, дрожа, как на охоте,

Вошла — и тела не находит,

Глядит — и видит Плащаницу.

И ей, как прочим душам: «Что вы

Меж мертвых ищете Живого?..»

Но — явь ли это, или снится? —

Крылатой, скачущей и пешей —

Нигде не виден ей Воскресший,

Везде белеет Плащаница,

И — на земле ль, на небе — снова:

«Во гробе сыщешь ли живого?..»

Но среди сумрачного сада,

Что Гефсиманией зовется,

Внезапно голос раздается:

«Тебе самой воскреснуть надо!

Исполни Псалмопевца слово,—

Живой да воспоет Живого!..»

И вот она встает из гроба,

В котором ей скитанья снились,

А в нем остались мрак и злоба,

И все внезапно прояснилось:

Душа отбросила покровы —

И зрит в себе Его, Живого!..

1987

Зори пред тьмой

Слышу: умер старик Смыслов.

С ним, соседом, мы были чужие —

Не встречались, хоть рядом жили,

Не сказали за жизнь двух слов.

Но пред тем, как сады зацвели,

Он на солнце стоял у забора:

«Лучший срок наступает! Скоро

Будет свадьба у всей земли!..» —

Так сказал он. И это слышал

Только воздух весенний да я,

А душа поднималась все выше,

Золотые секунды лия.

Лучший день! У меня — на восходе,

У него — на закате души.

Но и зори пред тьмой хороши

В набегающе-нежной природе.

Мы — наперсники этого дня.

Мне старик, умирая, кивает.

Он, чужой, вразумляет меня,

Что чужих на земле не бывает.

Боже Господи! Ты ведь знаешь —

Мы, как рыбы, дрожим на песке…

Для чего же Ты нас покидаешь?

Для чего Ты стоишь вдалеке?..

1987

Посреди реки

Кораблик нас по детству вез…

— Я вам, как истый россиянин,

Все объясню. Иисус Христос —

Он был, конечно, марсианин:

Пришел — и дал себя распять,

Чтоб всех уверить через чудо…

Ах, как сверкает эта гладь!

Но дует. У меня простуда.

Пойдемте в трюм. Так вот — евреи

Собрались срочно на совет:

Явился кто-то их умнее!

Про Марс они не знали, нет…

…Кораблик нас по детству вез,

И посреди реки весенней,

Как столп лучей, вставал вопрос

О жизни, смерти, воскресенье.

О, что решалось в этот час?

Но мы часов не наблюдали,

А речка уносила нас —

И унесла в такие дали…

1987

* * *

Я свет и тьму

Поднес к устам:

Как — одному —

Мне будет там?..

1987

Все выдохни

Я спал. Я был перед окном

Туда, где личности усопших,

Едва в реестры гор внесешь их,—

Гордятся, становясь огнем.

И я — за Фаустом, туда,

Где звезд овальные лимоны

В цвету! И в ноздри благовонно

Входила ближняя звезда.

Тут медным небо стало: «Стой!

Чтоб пасть в объятья силам высшим,

Все, что вдохнул, мгновенно спой,

Все выдохни четверостишьем!»

1987

* * *

В извивах случая — судьба

Скрывается иль водит,

Всего трудней найти себя,

А прятки на исходе,

Домой позвали облака,

А окна день глотают,

И солнце прячется, пока

До десяти считают.

1987

* * *

Ливнем настигнуты, духи полей

Стали уступчивей и тяжелей,

Между кузнечиков — млеющих рыб —

Каждая травка свой лечит ушиб.

Видится снизу крутая ладья —

Память подводной отчизны будя,

Туча плотнится,— земля, вечерей,—

Черной повязкой на смуглом челе:

Образ разбойничий, властный наклон —

К почве в упор, к небосклону углом.

— Эй, отвечай, батальон карасей,

Как ты от битвы скрывался досель?..

1987

* * *

Пройдусь дымком жасминным и смолистым

По краткой ночи этих вечных мест:

Мир по грозе Божественным единством

Вобрал меня и поместил в свой текст —

Не буковкой, но смыслом величавым,

В укор душе и в поученье травам,

И, жить отдельно не имея сил,

Я — плод, который небосвод вкусил.

1987

* * *

Время — счет в горенье пряток:

Врассыпную, кто успел,

Время — страсти отпечаток,

Невозможной в мире тел.

Оттого-то для обмана

Распрямляют или мнут

Этот вдох мгновенно-пряный

В соразмерный стук минут.

1987

* * *

О воздуха цари —

Деревья пресвятые!

Пробродим до зари,

Отбросим сны пустые:

Неспящий защищен

Кленовою десницей,

А что кому еще

Прекраснее приснится?..

1987

* * *

…А впрочем, лучше вовсе не решать.

Зайдем ко мне, я напою Вас чаем:

Наш мир земной — он тем необычаен,

Что небо можно ложкой размешать

В стакане… Многого не замечаем,

Чего себя могли бы не лишать.

…Да, мы встречались много лет назад,

В той тихой жизни, в том деньке зеленом.

В ту пору Вы служили почтальоном.

Ну, что ж Вы сразу отвели глаза,

Зачем поникли, опустили плечи?

Опять забыли?.. Вы ведь и тогда

Не вспомнили об этой нашей встрече —

Через лучи, утраты и года!..

1987

* * *

…И жук рогатый свят

Великой связью с лесом:

Он шествует в Сенат,

Где обладает весом,

В его лицо закат

Всмотрелся с интересом.

Он метит колею —

Сей путь ветвист и дивен,

А я всей кожей пью

Листвы недвижный ливень

И рядом с ним стою —

От неба неотрывен.

1987

Виноградородный

Младенец виноградородный,

Колхиды песенник двусложный,

В семье — единственно возможный

Священник, Небесам угодный,

Скиталец фиолетокудрый,

Мафусаилов горный правнук

От племени армян державных

И ловчих ночи — страстных курдов,

Пойдем с тобой, венчанный нищий,

Святой и пыльною дорогой,

Земле — уго́льно изменившей,

К созвездьям — у́гольно-пологой:

Там храм огня в ограде хладной,

И все, кто в храме этом служит,—

Как я — внутри, как ты — снаружи,

Как мы — в беседе виноградной…

1987

* * *

Нет, я не сомневаюсь в пользе

Созвучий странных, сорных трав:

Стою при них — как будто возле

Своих, забытых с детства, прав

На смесь случайности и смысла —

На незабудок берегу,

Как будто Кто-то главный снился,

Да только вспомнить не могу.

1987

* * *

В непропеченной гуще языка —

Слова, каких не пел никто ни разу,

И сжат песок по следу рысака,

Где будущее недоступно глазу.

И слог из неготовых состоит

К овечеренью, из недавних зерен,

Недавленных. И узкий путь столи́к,

И жребий нерожденного просторен.

1987

* * *

Я — Дух, Я — Дух, Я — Пламя,

И Мне подобных нет:

Я высшими мирами,

Как ризою, одет!

Но Я открылся нищим,

И золотист и тих:

Сравнить Меня им не с чем,

Иного нет у них…

1987

Истина

Говорят — непостижная,

Утверждают — недвижная,

Рассуждают — кто как.

Но заметьте, что Истина

Летом — широколиственна,

А зимой — в облаках.

И, чужая, но ближняя,

Вдруг заплачет таинственно,

Как дитя на руках…

Проходит, не взглянув, вся в белозвонных ризах:

— Пото́м — пото́м — пото́м!..

Раскрывшись до конца, уж к увяданью близок

Бутон.

Пока — одно с дитем, она — уже на сносях,

На полшага от мук,

И музыка давно до нас не смысл доносит —

Лишь звук.

1987

* * *

Струны арфы — прутья клетки,

Позлащенный частокол,

Птица яростной расцветки,

В клекоте — людской глагол.

Не сыскать единоверца:

Кто ж оценит и поймет

Музыкальный выкрик сердца —

Мимо слов, и струн, и нот?..

1987

* * *

О первовзрыва отголосок —

Внезапный пляс холмов, полей,

О конница веков раскосых

У крепости души твоей!..

1987

Осенний танец

…Полно, да станешь ли отвечать им

Ты — пышногривых чащоб великан?

Только б меж смертью и новым зачатьем

Танец в наследство оставить векам!..

1987

* * *

Мы спорим о форме креста,

Значении черт или йот,

Но кто-то целует в уста

И ночи Его предает —

Над садом серебряным сна,

Светящихся мыслей и тел

Чиста, как опреснок, Луна,

И с чашею Ангел слетел:

Он скоро наполнит ее,

Порвется всемирная связь,

И прочь упорхнет воронье,

Приблизиться к телу боясь…

1987

* * *

Этот май до последнего листика,

Этих дней золотые дома —

Абсолютная мистика.

Ветер сходит с ума,

Облетая бескрайние скверы,

И в Зарядье любой особняк —

Словно церковь невиданной веры,

Смотрит ввысь, наши души обняв

Неба каменным светом.

И сквозь время лучи — как сквозь дым,

В этот час и безумным, и злым —

Путь к бессмертию ве́дом!

1987

* * *

Ветер промозглый в мглистом пальто

Стучится — не отворяет никто:

Заперты души, подъезды, балконы,

Город — в осаде зимних торжеств;

Ветер измаялся — бьет поклоны,

Наземь с размаху — и лбом об жесть.

С улицы больше — ни звука, ни запаха,

Наглухо — топлено, намертво — заперто.

В холоде — бросили нищую тьму.

Ни до кого уже — никому.

1987

* * *

…Ключ в начале нотного стана —

Судеб решенье.

Горю недолог

Путь, коль захочет

Предвечный Астролог

Со Скрипичным — Альтовый местами

Поменять, то есть нищего — с принцем,

Леденцовый дворец — со зверинцем.

Нет, не везенье, не сила и слава,

Но — Интервал и Ступень.

Октава

Грехопаденья: с вершины гнездо

Рухнуло в непроходимые травы.

Брошенный дом и птенец нелюбимый,

Неоперенный.

И Чистая Прима

Прежде Творенья:

До-До…

1987

* * *

— Приходи ко мне завтра в пять,

Пусть тебя не задержат дела.

— Извини, я могу опоздать,

Потому что сирень отцвела.

— Но зато распустился жасмин,

Он цветет над могильной плитой,

Он и мрак безрассветный затмил

Красотой.

— Рассветал он — что делали мы

В светотканные наши года,

Далеко от прерывистой тьмы?..

— Нет, всегда!

И теперь мы — все там же, все там,

Меж цветущих и белых секунд,

Мы взлетаем по звонким мостам,

Нас обрывы влекут,

Не даемся взывающей тьме,

Не вмещаемся в белый костяк,

Облетаем сиренью в уме,

Расцветаем жасмином в страстях.

И, хоть в будущем свет нас не ждет,

Настоящее немо, как мим,

Но белильщик загробных невзгод —

Он над нами, жасмин!

1987

* * *

Ты болезни переходишь вброд,

Как сквозь облако — сквозь смех ребячий,

И к тебе любовь выходит из ворот

Памяти и плача.

Ты ушла из дому, не сказав,

Что когда-то в прошлом возвратишься,

И печаль стоит в твоих глазах —

Ангелов затишье.

Но какой тебя почтить мечтой

В жизни обветшало-затрапезной,

Чтобы ты ее узрела рядом с той

Нежностью небесной?..

1987

* * *

Человек был непонятым криком,

Человек был беспомощно-жив,

И теперь он в молчанье великом

Перед нами лежит.

Мы во льдах укрываемся пледом

Шерстяным и шершавым, как страх,

Мы идем, одичалые, следом —

Тихий снег на устах.

И с улыбкой, с нежданным покоем —

В непробудном уме:

«Сколько плача мы осени стоим,

Отчужденья — зиме!..»

1987

Каин

Посреди говорящего тростника

Ты молчал, задыхаясь от хлада,

И, как пламя, ликующий страх возникал,

И стрелой подлетала расплата:

Слышишь — Ламех слепой поднимает свой лук,

Чуя шорох на ранней реке,

И стрелу направляет услужливый внук,

И не ведает, кто — в тростнике!

Боль и соль раскатились по яви и сну,

И словесный венок расплели:

О, не слышать бы век,— хоть минуту одну:

«Брата кровь вопиет от земли!»

1987

* * *

Я ни на миг не усомнился

В потемках зимней правоты:

Посмертным почерком амнистий

Покрыты улицы-листы.

И дальше — по тропе, по лугу

И по шоссе последних дней,

Переводя вину в заслугу,

Бегут метели от огней.

Их не настигнет новостроек

Слепой, самолюбивый взгляд:

Приход мой — плач, исход мой горек,

И путь мой полночью объят.

1987

* * *

Сожженных взглядом улиц

Краса неброская:

Едва рукой коснулись —

Монгол с повозкою,

И Бонопарт крылатый

С тем о́гнивом в руке,

И пламенный оратор

На том броневике…

Уже названья улиц,

Казалось, сожжены,

Но нет — едва коснулись

Бревенчатой стены,—

Монгол, француз, оратор —

Все в бездну, как с моста…

Ограбленных обрадуй,

Ограды красота!

1987

* * *

Город вскидывается — пловец

На грохочущем гребне упадка,

И в сверкании брызг-повес

Утопает легко и кратко:

Может быть, мы еще сотворим

Города, если в плоть облечемся?..

Нет, о нет! Никогда, Санторин!

Четвертовано — Солнце!..

1987

* * *

…Нет, средь садов, и светил, и существ

Ты не для всех безвозвратно исчез:

Бог без тебя не ступает ни шага,

Он тебя встретить и миловать рад —

Так, что струится из глаз Его влага:

Страх и прощение, Тигр и Евфрат…

1987

* * *

Втянулись в сумерки худые плечи ели:

Да есть ли там кто-либо, в самом деле,

В тяжелом небе без движенья и огня,

Одну средь поля бросившем меня?..

А верстах в трех, на бездорожье,

Где длинный снежный холм — как незарытый труп,—

Седой, воздетый к тучам дуб

Беззвучно-тверд в своем Единобожье.

Так в пропасти меж Парок и Харит

Два дерева, неведомы друг другу,

Одну и ту же переносят вьюгу.

Но Небо вслух не говорит.

1987

* * *

Давно уже сыграли

На дудочке зари,

И свет ее вбирали

Кленовые цари.

А ты один не слышал

За сонником-стеклом,

А ты один не вышел

Ко свету на поклон.

Давно уж отстучали

На барабане дня,

Свет яворы встречали

У каждого плетня,

А ты все забывался

В потемках суеты,

На свет не отозвался,

Не встрепенулся ты.

И вот уже на скрипке

Поет вечерний час,

Уже вдовицы-липки

Пошли в прощальный пляс,

Дорожки все короче,

Все тише музыкант.—

Беги, проси у ночи

Отсрочки на закат…

1987

* * *

Рожденья око голубое —

Осколок детства, незабудка,

Лежу, а ты — над головою,

Молчу и вслушиваюсь чутко:

Что скажешь ты? Суровой бровью

Над малым оком — смерти туча.

Зрачок стиха, мое надгробье,

Молчи и пой. С тобою — лучше.

1987

Пора

Пора уже заговорить

Напевно и мимолетно,

Над явью, спрессованной плотно,

Свободу сна воцарить.

Пора обрести и злу

Гармонию в стихотворенье,

Раскосой волны противленье

Придаст прямоту веслу.

Пора и смертельным врагам

Друг другу в любви объясниться,

В цветущие земли птицу

Насильно несет ураган.

1987

Вы

Вы презрели логику

Старца Птолемея,

Что планет мелодику

Слушал, пламенея:

Вы, в безумье танца

Мыслей костяных,

Закололи агнца

Звуков неземных!..

1988

* * *

Душа, настигнутая бедами,

Когда в низине не спастись,—

По звуков лестнице неведомой

В поющую восходит высь…

И все, что смерть разбила,

И все, в чем дух иссяк,—

Музы́ки зимней сила

Скрепляет в небесах!

И все, что сумрак серый

Дождем ослепшим скрыл,—

Музы́ки летней вера

Дарит блистаньем крыл!..

1988

Хорал

О Бах — наших взоров касанья — на грани

Слепящих сияний!

О Духов телесные встречи —

Не ведая зла, не переча,

Взаимно лучась и служа

У пламенного рубежа!

Улыбка терпенья — условность —

И к ангельской жизни готовность…

Светящимся ветром повей!

Как жил, как растил сыновей,

Безропотно-пристально зная,

Что жизнь — серебристо-сквозная

Река,

В ней тело — форель,

И ловит, и выловит наверняка

Стоящий у края рыбак —

Играющий Дух человека…

О Бах —

Христа золотая свирель!..

1988

* * *

Липа — цельная, как пословица,

Над весеннею суетой,

И прохожий смиренно клонится

Пред расцветшею липой той.

Я же, хоть и опаздывал к поезду,

Задержался — ей ветку пожать:

Липа ближе к Богу, и боязно

Незамеченным пробежать.

1988

* * *

Москва во тьме, но каждый двор

Мистического полон знанья,

И плен пространства круговой

Молитвы ждет иль заклинанья,

И я пришел произнести

Слова, которых не бывало,

Чтоб от сожжения спасти

Оград плетеных покрывало…

1988

* * *

За синим колыхалищем Москвы

Я затворюсь в задворков просторечье

И меж домов протиснусь в Междуречье:

На стреме тучи — каменные львы,

А царь Саргон стоит без головы

И греет Солнце в мартовских ладонях —

В проулках, складках кожаных гармоник

Над ниневийским аканьем молвы…

1988

* * *

…Как раскинутый явор

Вне границ, предписаний и правил

Умножает напев

Бессловесный, святой, несказанный,

Лишь бесчисленных листьев глазами

Объясниться с прохожим успев,—

Так и мы на ступенях

Скользких, трепетных, благословенных

В сильном вихре стоим

Над сапфировым сводом —

И зовем, и низводим

Сонмы Ангелов слухом своим…

1988

* * *

В случайно подслушанном слове

Мне будущее слоится,

Как стиснутый в шишке еловой

Грядущий бор.

И с детских пор

Вкруг слова — лесного цветка —

Жужжанье созвучий роится.

И стих — тяжелей снетка.

1988

* * *

В плоской Хакасской степи

Взор красоты и смиренья:

Бедствуй и бодрствуй. Терпи.

Знай облака и коренья,

Формы зверей — образца

Топота тяжких столетий…

Только такого лица

Больше не встретишь на свете.

1988

* * *

Гудящая река, где воздух свеж и рдян

Закатом дней моих, их Солнцем восходящим,

Где ветер — бритвы блеск: мы силой время тащим —

Упрямого бычка. И дух у нас — плотян,

И вздрогнет на испуг землицы и синицы

При молнии младой на сплаве двух эпох,

А войско острых роз — для духа власяница,

Мы рдяны — от шипов!

1988

* * *

Черные тени по саду скользили —

Белому телу распятьем грозили:

Скрылся ли кто от завистливой тьмы?

— Только не мы!

Ночь набегала, и лица скрывались,

Мраку душа, как жена, отдавалась,

Зная, что слиться с безжалостной тьмой

Надо самой!

1988

Пламя

И страх ниспал, как пламя,

В ума живую клеть:

Бежать ли прочь из Храма,

Иль вместе с ним сгореть?

И сердце, сжавшись узко,

Избыв мечту и гнев,

В чистилище моллюска

Стучало, не сгорев.

А кто остался в Храме,

Презрев добро и зло,—

Тех подхватило пламя

И в небо вознесло.

1988

* * *

Мы не усомнимся

Ни в древе, ни в доме,

Друг другу мы снимся,

А гибель — на стреме,

Лишь Полдень Вчерашний

На льдинах лавин

Смеется — бесстрашен

И неуловим…

1988

* * *

Стебель радости сквозь взоры

Расцветающих лесов,

Лип живых переговоры,

Майских звезд вселенский сок.

Ярок взгляд, признанье смело —

Вслух витийствует Луна,

И стихами без размера

Прошивает времена.

1988

* * *

Ты видишь? Самое главное —

Все ближе, как полдень, явное,

А все, что кроме,—

Все глубже в дреме…

О Жребий, помилосердствуй,

Любви и бед великан,

Буди и свети, соседствуй,

И в омут не скоро кань,

Чтоб запад остался белым,

Восток — навсегда цветным,

Чтоб разум остался целым,

Чтоб свет не расстался с телом,

Но рос, бы, страдая с ним.

1988

* * *

Порой безумие случится,

В нем призрак — парусный фрегат,

И надо новому учиться,

Листая книгу наугад.

Где ночь вступает в брак с восходом —

Корабль Безмолвных проплывет:

Вступи в родство с гонимым родом,

Одной стопой ступи на борт,—

Чтоб скрылся берег, небо сви́лось,

Слова слились в звериный вой.

Там ждут тебя любовь и милость —

Ты в царстве мертвых станешь свой.

1988

Манна

И выпала манна

С расцветшего неба

На черные раны

Сомненья и гнева:

В пыльце этой сила

Такая была,

Что слово застыло

И мысль замерла.

Но сладкая завязь

Блаженства и боли

Плодами сказалась

В той певческой школе,

Где пел Иисус,

Где учился Давид,

Где Истины вкус

За себя говорит.

1988

* * *

Небо рисует без нажима,

Плод без усилья падает, плотен,

Истина темной душой постижима

В светлых пейзажах — без рам и полотен.

1988

* * *

Являя страны, яблоко

Покатится по блюдцу,

Глаз, и любовь, и облако

Опять в одно сольются,

Когда из блеска мелкого

(Шипом — по крестным ранам!)

Сын Божий сложит зеркало,

Разбитое Адамом.

1988

* * *

О Ель — носительница разума,

Лучащегося на восходе

Фигур осмысленными связями:

Первоучитель туч — Мефодий!

И меж языческими тучами,

Что не в ладу с колючей славой,

Светлеет Облако, научено

Хвале рассвета остроглавой!..

1988

* * *

Мысли — запущенный сад,

Сердце — дремучая чаща,

Странник пути не обрящет,

В травах бродя наугад.

Всюду, куда ни придешь,—

Листья, кора и коренья,

Веры рассветное пенье,

Страха закатная дрожь,

Близких прощальные тени…

1988

* * *

Нет, главное в пути — не цель и не начало,

Не «близко» иль «далеко»,

А то, что здесь тебя средь полдня повстречало

Пылающее Око,

Что ты согласьем Солнц и облачного стада

Один сюда поставлен,—

Чего бы ни достиг: оврага или града,

Растоптан — иль прославлен.

1988

Скиния

…Было много, потому
что смерть не допускала
пребывать одному…

(Евр. 7, 23)

Лиственным золотом выстлана

Внутренность певчего слова,

Маслом помазана мысленным —

Чутким елеем былого:

Пламенный смерч низринется,

Кара сойдет с высот,

Если поэт в кадильнице

Чуждый огонь внесет.

Пели, венчались, кадили —

И удалялись во тьму,

И новые приходили:

Не дает пребывать одному

Властная страстность зова

Меж Херувимов златых,

Смерть и бессмертье Слова —

Зов из Святого Святых.

1988

* * *

Толпа отчетливо-резная —

Свирель с отверстьями в созвездья —

Поет, поет, себя не зная,

Несет, несет напевы-вести,

И только ты, в ней очутясь,

Ты — кроткий, краткий, крайний,

Переживаешь Ночь — как связь

Проклятья и избранья…

1988

Янтарь

Зимняя злоба переживется,

Утро разутое сбудется-станется,

Зренья вьюнок над землей изовьется

И до небесной опоры дотянется,

Рана смолой песнопенья затянется,

Именем новым душа прозовется…

1988

* * *

…Быть может, счастье — не мгновенье,

Но снежный куст, как жизнь, большой:

В нем плачет Божье дуновенье,

Став человеческой душой.

1988

* * *

Без сожаленья,

Без имени-отчества —

В рощу забвенья,

В сосняк одиночества,

И на свиданье

Встают из могил

Те, кого ты

Больше солнца любил.

Слухом сокрытым,

Поющими нервами

Ты в разговор

Возвращаешься прерванный,

И за спокойного

Голоса ложь —

Правду оставшихся

Дней отдаешь.

1988

Весна

…И засверкали вдруг моста перила

С чугунно-черным молотом-серпом,

Как будто совесть в них заговорила

Или проснулось зрение в слепом.

И это означало: вражья сила

Вспять подалась и время упустила,

И лед, как неудавшийся артист,

Пошел со сцены прочь под птичий свист.

1988

* * *

Сосна как вид — поэт не меньше, чем Овидий,

Прими на слух и запрокинься в облака:

Она начнет читать сначала, не в обиде,

Что в тысячах родов не понята строка.

Как от строфы и до травы недолог

Песчаный путь! Кто пел — давно порос травой,

Давно прошел свой курс цезур и рифм — биолог,

Ложбинок и берлог — филолог луговой.

В Науке всех наук — отростками метафор

С хореем скрестится сирень,

Анапест с пестиком — зачнут веселый табор

Дерзающих, глаголющих зверей!

Но, чтоб растенья в стих бессмертный не связались,

Чтоб строки не слепились в вечный Лик,—

Кладет пределы тьма, крадется Ночи зависть,

И куст осыпался, и онемел Язык…

1988

* * *

…Так, многократно повстречав

Во сне ушедших, все мы знаем,

Что есть меж адом и меж раем

Несокрушаемый причал,

Где — ни мучений, ни блаженства

В том смысле, как молва гласит,

Но — слова даль и ясность жеста,

И взгляд, как никогда, красив,

И все черты, что в жизни дольней

Гляделись горче или слаще,—

Размах приобретают вольный

И смысл бессмертный и щемящий…

1988

* * *

О, сколько их — садов!

Расставишь всех людей на свете —

Все потеряются. И ветер

С пути собьется.

Каждый вздох

Набит их клевером, левкоем,

Корой, сиренью, вишней, дубом,

А глубже там — еще такое,

Что именем не обрисуешь грубым,

Что, ускользая от названья,

Доносит тайны волхвованья…

И мы вдыхаем — волею звериной

Иль ангела чутьем, нечесанно-заросшего:

Душа! Сады — огромные перины,

И все они — тебе, Принцесса на горошине!

Ты дышишь, нежишься, ты возлежишь на них,

Хоть за дверьми

И ждет тебя Жених!..

1988

* * *

В упрек — не мне ли? —

Вершины лиственниц стемнели,

Девственниц древнего парка.

На ветра лесть так листья падки,

Что падают, чуть заслышав лепет

Его. И последнее облако — Лебедь

К простертому лесу — Леде — плывет

На стон беззащитный ливневых вод.

1988

* * *

Дуэль — и дух за облака из лука

Скользнет стрелой. И это — ради той,

Что станет деревянною старухой?

— Нет, не она, но венчик золотой

Мгновенья, марева. Анютины ли глазки

Причина спора? Победил. Благие

Настали ночи, и она легла с ним,

А те цветы глядят с ее могилы

И гладят дни немногие, что им

Еще остались кротким ожиданьем:

Убитый друг торопит со свиданьем,

Он к ложу постланному подойдет вторым.

1988

Картина

С ветвями слипшиеся крыши,

С телами слившиеся души,

И красной путеводной нитью —

Дорога глиняная вглубь.

Здесь кто-то краем уха слышал,

А кто-то всей душою слушал,

И перерос — любви развитьем —

И белый ствол, и синий сруб.

И Писсарро в своем пейзаже

Дозрел до вечности, и даже

Вслед за собой сумел увлечь

Деревню, почву-растеряху,

Погоду — пламенную пряху,

Свет — пестрых мельтешений плаху,

И воздух поминальных свеч.

1988

* * *

Из разных центров — врозь, в разнообразье

Цветных геометрических фигур,

И кажется, что связи нет. Но разве

По внутренностям птиц не пел авгур

Погоду, и судьбу и страх? Не так ли

Они цвели — из разных центров, врозь?

Но взгляды прозорливые иссякли,

Осталась внешность — изгородь из роз.

1988

* * *

Травимой бури слышу свист,

Ловитвы рока вижу сети —

И смолкло все: один солист,

Один на целом свете!

И все, что прежде гибло врозь,

Крича, заламывая руки —

Соединилось, обнялось,

Как сто семей после разлуки!

Хрустальноблещущих торжеств

Воскресли образы в метели,

Ушедших близких каждый жест,

Невозвратимые потери,—

О буря, бешеный артист,

Все, что, наплакавшись, дремало —

Ты разбудила! Превратись

Во всех — и снова будет мало.

От полдней — рыжих королей —

До овнов сумрачных закланий,—

Не описать твоих ролей

В небесном словнике желаний!

Шла жизнь — охота за душой,

Она, настигнута, кричала,

Но в бурю я, как в сон, вошел —

И словно начал все с начала…

Гонимой бури слышу свист,

Охоты рока вижу сети —

И все молчит: один солист,

Один поет на белом свете!

1988

Иероним

Мы с лапы львиной яблоко сорвем,

Орла стихам научим:

Иероним беседует со львом

Всезнающе-дремучим.

А тот следит, прищурившись в веках,

Игру контрастных пятен,

И текст на трех священных языках

Ему без слов понятен…

1988

* * *

Все, что и про́жито, и про́пито,

За что не упрекнешь судьбу,—

Горячим, поздним по́́том опыта

Под осень выступит на лбу.

На выселенье — бабье лето,

И клены вновь навеселе,

А все, что про́́пито и спето,—

Как взмах. Как пена на весле…

1988

* * *

Меж словом — колебаньем воздуха

И Словом — откровеньем Божьим

Моя душа — подобье мостика.

Что ж я не вслушиваюсь? Что ж я

Захвачен голосом из прошлого,

И до сих пор сознанье режет

Смешенье страха — и хорошего,

И сок малиновый, и скрежет?

И почему мне в детстве ищется

То, что лишь ныне достижимо,

И совесть надвое, как пильщица,

Разводит сердце без нажима,

И в давность отъезжает полстиха,

Остаток — в давности убогой?

Меж словом — колебаньем воздуха

И Словом — откровеньем Бога —

Мост расщеплен…

1988

Воспоминание

Все больше трав цвело. Все ароматнее

И жарче становилось лето,

Я нес луга цветущие, как мантию,

За Ангелом дневного света.

И я не знал, что эта радость — в ночь лилась,

Что путь во мрак тянулся…

Вдруг жизнь моя, как лето, кончилась:

Он оглянулся!

1988

* * *

Это давно уже сказано,

Ливнями подтверждено:

Что на земле будет связано —

Свяжется в небе… Темно

И неприступно минувшее

За каменным валом дремот —

В мед бытия обмакнувшее

Бренного тела ломоть.

1988

* * *

Истина — гуще осеннего сада

В сумерках, и недоступней для взгляда

Тайные тропы, сокрытые в ней,

Бывшие летом рассвета ясней.

Корни, кусты, травяные владенья

Скрыло от разума Грехопаденье,

Истины свет загустился в белок,

Полный провалов, пещер и берлог.

Роза средь ночи бессильна — и властна,

Правда во плоти черна — но прекрасна,

В дуплах дремучих страшна, но права:

Ангел, взывающий из вещества!

1988

Лист

…О сердце с черенком коротким,

Сорвавшееся в прах земной,

Ты золотом полдневно-кротким

Вчера сверкало надо мной!..

1988

* * *

В детстве — отмели плотной

Средь моря бушующих бедствий,

В детстве — тетрадке нотной

Для долгих записей, в детстве —

Свет январский с Жюль Верном,

Андерсен в школьном дворе

Делают день достоверным,

Как складки в дубовой коре.

Дуб разминает руки,

Вечер из глины лепя:

Твои родители — Духи,

Они сложили тебя

Из невместимых желаний,

Как сумрак того хотел,

И в Лете омыли длани,

И сами ушли из тел.

…Нотный день пролистался

В страшную тишину.

Все ушли — ты остался

Неба нести вину.

1988

* * *

Молчанье тягостное поля

Ночного, скошенного,

То ли забывшегося, то ли

Под колесо Луны жестоко брошенного

Врагом отпетым —

Выдохшимся Летом

В стемневшей маске

С прорезью для глаз…

Земля покорно улеглась

На рельсах, ожидая перехода

В небытие — в глухое время года:

Примчится час, молчанье грянет —

В холодной дрожи хороша,

В тумане Мысль над полем встанет,

Его бессмертная Душа.

1988

* * *

Духа ловитва!

Нацелься, приляг:

Арфа Давида —

На русских полях!

Стрелы, как струны,

Скорей навостри:

Край тонкорунный,

Молочный внутри,

Вел без опаски

К озерам святым

Призрачный пастырь —

Светлеющий дым.

Плача-досады

С лица напились:

Вкус — палисандр,

Сандал, кипарис,

Слезы — бесценное

Зелье от зла,

Их Авиценны

Рука собрала,

И, над пергаментом

Хищно склонясь,

Вызубрил намертво

Галицкий князь.

Жемчуг нанизанный

Плачет навзрыд,

Пастырь непризнанный —

Скачет Давид…

1988

Хоровод

Через горя злые сени

(В черных бревнах, как в гробу) —

В свет и свежесть Воскресенья,

В Света-Августа избу!

Тот, Чья в звонах, на иконах

Золотая стать спала,—

Сам средь кротких и покорных,

На возглавии стола!

Он, как вешний ветер близок,

Проломил неверья лед,

Встал, как яблонь в белых ризах,

И возглавил Хоровод!

И за Ним, ступая мерно

На пронзенный взмах руки,—

Уз Его, хлыста и терна

И Креста ученики…

1988

* * *

Вот выплеснулся мед, по всем разлился граням

Давидовых стомерных сот:

Пусть этот мир и яростен, и странен,—

Я предпочту безмолвие высот.

Там тот же город лип и ульев побережье,

И листопад годов прельстителен и рыж,

И тропы радости, и лица встречных — те же,

Но только — всюду тишь.

Что шепчем в неге мы, что повторяем в гневе,

И с чем прощаемся средь судорог свечи,—

Все выговорим здесь, все выгорит. А в небе —

Все помни и молчи…

1988

* * *

Уже, стеная, осень билась

О поднебесье головой,

Но клена тень еще ветвилась

И стену нежила листвой.

Стена преджизни, брачной ночи

Царицы кровного Сихема,

Остаток лет куда короче,

Чем школы мартовская тема.

Был тот же миг, и то же место,

Скрещенье кедра и ветлы,

И ветви зазывали в детство

Безумством пляски и хвалы.

Был жизни смысл мгновенно-конный,

Оконный занавес пунцовый,

И рдели розы Иерихона

В руках печального Кольцова.

Еще лучей не видя ранних,

Я понял на пределе сил,

Что Саваоф — Судья и Странник —

Листву, как жертву, возносил.

1988

Сербия

‹Из цикла›

‹1› Яблоко

Подобрал бы то яблочко, съел бы я,

Да далеко оно откатилось!

Дионисий прошелся по Сербии —

Виноградом украшенный тирс.

Дионис — во святительских ризах,

Вновь аттический выдался век,

Храм лобзанья — Акрополю близок,

Но запутанней синтаксис рек.

Подобрал бы то яблочко спелое,

Да оно закатилось в Прилеп,

Раскололось — златое и целое —

На ручьи диалектов и лет,

В счет Аида — четвертая Аттика,

Оскудел огневой студенец.

Ярых вод наговорная практика

Не излечит сердец.

1988

‹2› Баллада

Занялось дыханье, сердце сжалось —

Не узнала жениха невеста:

«Ты зачем здесь, всадник незнакомый?

Прочь скачи, тебя у нас не ждали!»

— «Что с тобою? Ты больна, иль шутишь?

Изменила мне, иль не узнала?

Как же носишь ты мои подарки —

На руке колечко золотое,

А в ушах жемчужные сережки?»

— «Тот, кто мне дарил сережки эти,

Чье ношу колечко золотое,—

Был и строен, и румян, и нежен,

Говорил приветливые речи…

На него ты не похож: ты — страшный!

Кожа черная к костям прилипла,

Вместо глаз — глубокие провалы,

Рот застыл в усмешке желтозубой!»

— «Это я дарил тебе сережки,

На руку надел кольцо златое,

Суженой назвал тебя своею.

Только быстро лето пролетело,

Слишком скоро осень наступила:

Залила меня дождями злыми,

Проняла холодными ветрами,

Желтым листьем забросала путь мой,—

Оттого меня ты не узнала…»

— «Всадник, ты не лги, не насмехайся,

Прочь скачи, тебя у нас не ждали!

Кто надел мне на руку колечко,

Кто назвал меня своею милой,—

Тот ушел весною на сраженье,

Храбро бился с турками все лето,

Осенью его мы схоронили!..»

1988

‹3› Пава

Из ворот избы беседной

Выбегал ручей жемчужный,

Увидал малец недужный —

Улыбнулся, бедный,

Как он бросился на травы,

Чтоб собрать тот жемчуг ценный,—

Вдруг слетает Свет Нетленный

В виде яркой Павы.

Клювом жемчуг собирает,

Под цветные крылья прячет,

Перьем солнечным играет —

А парнишка плачет:

«Пожалей меня, больного,

Перед лютой зимней стужей,

Ты оставь мне хоть немного

Маленьких жемчужин!

Сколько ты уже склевал их…

Хоть оставшиеся эти —

Три денечка белых, малых

Подари мне, Свете!»

Пава, перьями играя,

Слез и слов не замечает

И, остатки добирая,

Хлопцу отвечает:

«Не оставлю, мой хороший,

Ни жемчужинки единой,—

Будешь схвачен холодиной,

Снегом запорошен,

Чтобы сердце приуныло,

Чтоб душа твоя остыла.

И когда тебе земные

Станут дни постылы,—

Вновь слечу к тебе я Павой,

И, к земному не ревнуя,

Жемчуг весь тебе верну я

Вместе с горней Славой!»

1988

‹4› Заступница

Молит Бога девушка:

«Жизнь моя недолгая,

Яблонею вешнею

Скоро отцвету.

Дай мне очи сокола,

Крылья лебединые,

Взлета высоту!»

Бог услышал — сжалился,

Дай ей очи зоркие,

Дал ей крылья белые,

Над землей вознес:

Сверху смотрит девушка —

Видит судьбы горькие,

Видит избы ветхие

Над колодцем слез.

Снова молит Господа:

«Далеко ли, близко ли

Час, как, плоть покинувши,

Встану пред Тобой?

Дай же мне — заступнице

За бессильно плачущих —

Крылья херувимские,

Голос громовой!»

И Господь откликнулся,

И в тот край нагрянули

Турки-палачи.

И за очи синие,

За молитву жаркую

Долго деву мучили

И сожгли в ночи.

И достались девушке

Очи незакатные,

Крылья необъятные,

Голос вешних гроз:

И стеной стоит она

У престола Божия

За избушки ветхие,

За колодец слез…

1988

‹5› Гость

Входит в дом твой человек незнакомый,

Говорит с тобой искренно и просто,

А в груди его — жаркое солнце,

В мыслях — месяц, во взоре — часты звезды.

Только ты того не замечаешь,

Погружен в обычные занятья:

И заходит солнце, меркнет месяц,

Гаснут звезды — человек уходит…

1988

‹6›

Шум да гром! То ли близится счастье,

То ли с жизнью пора распрощаться,

Но деревья цветут слишком шумно,

Слишком громкое Солнце восходит,

И в душе, как в гудящем лесу, мне

Сладко слушать весенние мысли.

И подходит ко мне без вопросов

Золотая заря — костоправа,

И десницей могучей и нежной

Выправляет любви позвоночник,—

Ни следа от скорбей моих прежних,

От привалов и рвов полуночных!..

1988

‹7›

Ловил я лань лесную,

Когда олени спят,

Ловил свою весну я

В осенний листопад,—

Но ни весны, ни лани,

Лишь тучи на плечах,

Да злой листвы пыланье

В хладеющих лучах.

Но следом некто вышел

Из рода королей,

И был он слухом выше

И зрением смелей,—

И вдруг зазеленела

Трава, куда ни глянь,

И в пляске опьянелой

К нему помчалась лань!

1988

‹8› Полотно

Вздулась речка, тяжко, больно дышит,

А над ней — три девы в белых платьях

Полотно стирают-отмывают:

Возле первой девы — волны желты,

У второй — краснеют под руками,

Возле третьей — черного чернее.

То не полотно в руках у прачек,

То не речка дышит и болеет,

То не девы — ангелы Господни

Душу нераскаянную моют,

От грехов несчетных очищают:

Из души усопшего злодея

Истекает зависть — желтизною,

Пролитая кровь — струею красной

И кощунство — черною волною…

1988