Из книги «Ангел Соответствий» (1972–1973)

* * *

Всему светящему бывает

От воплощенья тяжело,

Тогда на слово уповает

Обледеневшее стекло:

Кто оглянулся, сном уколот,

И как по пальцам перечтет —

Сверканье, подлетевший холод

И в солнце листьев переход?..

1972

* * *

___#1___Разговоры мира дробного

Медным Буддой встали в нишу.

Просыпаясь, время вздрогнуло

От недоброго затишья.

Белый камень против пагоды —

Против тучи вышел тополь,

Отгораживаясь радугой

От всемирного потопа.

1972

Небесная осень

Когда приближаются сроки,

Над яблоком сорта ранет

Шагают настолько жестоко,

Что пыль за пехотой планет.

А в косточке, в кожице света,

В хаосе железных причин,

На падалицу, словно вето,

Наложены небом грачи,—

Тогда, среди этого строя,

Набравшего силы на взлет,

Бывает настолько святое,

Что тяжек от сладости плод.

1972

Собор

Для слуха, голодом мощенного,

Вся литургия — криком рога,

Когда из тела истощенного

Исходит музыка Пролога.

Смирится смерть — и через полчаса

Встают в созвучиях победных

Все, разбивающие полчища

И исцеляющие бедных…

Орган — всесильное ристалище

Былых чудес, глядящих, мокрых,

И вера — посох расцветающий

Воспоминаний и намеков!..

1972

Посох

‹Из цикла›

‹1› Легенда

Разросшимся древом, горчичной мечтой

Задеты монеты, оковы,

Укатятся с рук — и не страшно ничто

За детской игрой пустяковой…

Кому угрызенья зима задает,

Рождая ледовый фундамент,

Садами застывшими давит и бьет,

Подземными реками давит?

Буран расцветает — и ясень несет

Поставить над всеми другими…

Какое названье нисходит с высот

Забывшему прежнее имя?

Посеяв мечты о далекой стране,

Кто в странствиях дивных остался,

Чей посох усталый расцвел в тишине

В дали Киликийского Тарса?..

1972

‹2›

Так душа, зимой внезапной

Облизав кору шершаво,

Охватив ветвями запад,

Поворот луча решала.

Посох — трубка мертвой крови,

К жизни зимнее введенье —

От Ствола всего живого

Принимает дар цветенья.

И рубахой духа, лавой

Ветер в мысли сохранится —

На извилистых заглавьях

Богом созданной страницы.

1972

Маятник

В стрекочущей темной ладони часов,

Упавшей плашмя на поляну,

Мгновенья слетевшего след не просох,

Ручьем растянулся, петляя,

Но мелочно высчитал время песок,

Ромашки теряют рассудок,

Склонившись над руслом, хлебающим срок

Горстями скупеющих суток.

Планеты затмились, и воздух в плену,

Крепки пузыри, как орехи,—

Болотом немым зарасти глубину

В стране, где мелеют реки…

1972

* * *

Толпа бугров — тропа ягнят —

В прыжках петляя беспричинных,

Не даст осину перегнать

И обойти свою кончину,

Где от случайности до рока —

Рукой подать, сойти с ума,

Где дочь неведенья — дорога —

Мне станет посохом сама,

Где соловьиная сума,

Склад зимних птиц и душ, мне близких,

Через плечо ветвей безлистых —

Висящей смерти бахрома.

1972

День

Ты говоришь, что белые дома

Не замечают, как они стареют?

Но опасенья темного ума

Проносят сроки сбивчивей, скорее.

И этот день безудержен и ржав,

И кинув лист кленовый, словно рыцарь,

И шаг у двери бывшей задержав,

В последний миг боится нам открыться.

И кто опознан жалобой собак

И беззащитным ужасом ребячьим?

И что скрываем сами от себя,

Какую смерть за пазухой мы прячем?..

1972

Exodus

Над умами, полными товара,

Над душой, площадной со стыда,

Городов холмистая тиара,

Непобитый козырь — Амстердам.

И один среди двухсот владельцев

Дыр в холмах и лучших в море мест

Жаждет в небо бурое вглядеться —

И узреть из туч проросший перст.

1972

Али

Со смертью Али прекратились потоки,

И падали звезды, вопя о пощаде,

Вздымались низины, померкли пророки —

И вспыхнуло небо, с землею в разладе.

Но молвил Али о таинственном нищем,

Что явится ночью за царственным телом.

И брошен был труп на тележное днище,

И выли колеса в саду оголтелом.

Плоды опадали и лезли из кожи.

Но следом разгневанный вышел потомок,

И лошадь нагнал, и схватился за вожжи,

Взмахнув над возницей мечом средь потемок.

И нищий откинул с чела покрывало:

Открывший лицо пролетавшей комете —

Али улыбался… И как не бывало

Ни лиц, ни времен, ни телеги, ни смерти.

1972

Гусиная кожа

Где губам не хватало слога —

Так покров льдян,—

Благодатью обрушенной влаги

Наделен день.

Длись и властвуй, судьбе мешая,

И ко мне льни.

И травинка с гусиной шеей

Ущипнула волну.

1973

Мысли

Трагедия — закат

Играющего мозга.

Сперва влачась едва,

Ни с места — и вросли.

Во влаге языка,

В саду его громоздком,

Не отличишь слова

От вкуса вязких слив.

Но груды сочных нош

Раскиданы, как знаки

Исполненных работ,

Как яблоки в пыли.

И дарит время ночь

Громовому размаху,

И бурный грязный пот

Бежит с чела земли.

1973

Всеобщее

Безмолвно чистит перья пеликан.

Над ним звезда разверзлась крестной раной,

И в пустоте тихоня-океан

Ласкает обездоленные страны.

Волна уходит в ясный плач — с людьми

Страдать ребенком, девушкой, старухой…

Прости меня, о Небо! Протяни

Сверканьем снов унизанную руку.

1973

Фауст

Тревога хвойных слухов —

Мой мир передвижной —

Толпа незваных звуков

Над замкнутой волной.

Реестром звезд несметных

Сазан, мой брат хмельной,

Сверкает в бездне смертной

Чешуйчатой спиной.

1973

Квадрат

Тогда пирующим очам

Звезда, упав, явилась астрой,

И, в медный собранное чан,

Как серебро, тускнело царство.

Змеиный плоскоглавый ум

Литое источал сиянье

И медлил, празднуя триумф.

Там, на распутьи воздаянья,

От смысла звук освободив

И шаря криками по строкам,

В квадрате бед слепой Эдип

Встречался с Аргусом стооким.

1973

Предчувствие

Сквозь скорлупу растущий день клюется,

И над столом вечерний полусон

Проносит суток полные колодцы —

И только ты бываешь обнесен;

Там, надломившись, падают колосья,

На нивы грусти вылилось вино,

И за столом — судьбы многоголосье,

И все, как прихоть, пиром решено.

1973

География

Душа нагорьем раздраженным

Встает — и падает на карту,

Раскалывая дни и жанры

Теней объемного театра.

В картон впеклась живая рана —

Как брешь во вражеском кордоне,

И рукоплещут океаны,

И карта мокнет от рыданий.

1973

Моление о чаше

Ночь содрогнулась приближеньем боли,

Плоды пространства страхом налиты,

Звезд оскуденье слышимо сквозь голый

И зримый голос пустоты.

Толпой созвездий густо замирая

У входа в суженный зрачок,

Отягощенный свет взывает: «Равви!

Я в этой тьме —один, как светлячок».

1973

Узнавание

Кого ты встретил,

Кого ты видел возле грушевой горы,

Кто с нами третий,

Кто двери лета затворенные открыл,

Кому все эти

Дубы и клены многоярусной игры,

Кто чище смерти

Оделся в тогу аистиных сладких крыл?..

1973

* * *

К небосводу багрового гнева

Обратился приземистый лик:

За окном собирались деревья,

Я поклоном приветствовал их.

— Что нам делать, стропила вселенной,

Колоколенок птичьих столбы,

Коль в подлунном наследном именье

Мы — клейменные страхом рабы?

— Препояшемся бранной листвою

И на пилы пойдем напролом,

Если Темный воссядет главою

За медовым гудящим столом.

Нам известны хоромы и клети,

Мы в любое глядели окно.

Лишь молчавшим в теченье столетий

На Суде будет слово дано.

1973

Ангел Соответствий

‹Из цикла›

‹1› Лестница тела

Дух Божий — как стремительный поток, поднимающийся до шеи…

(Исайя, 30, 28)

О, тело-лестница. На первой же ступени

Наследует душа скользящий страх падений

И возвращенья в лоно перегноя.

А на второй — утешится игрою

И побежит, поднявшись по колено.

А выше — край мучительного плена,

И тленья, и стремленья к саду яви.

А на четвертой — сытого бесправья

Намасленные цепи, и толпа

Смеется вслух, душою в них попав.

Остались три. И прибывают воды.

В поместье сердца — выходы и входы

Для золотых невидимых созданий

Волны рожденной, веры неустанной,

До глаз доходит, до шестой ступени —

И ангелы видны, недалеки,

И слух гостит в их неизбывном пенье,

И крыльями касаются руки.

А на седьмой — немыслимо паденье,

И все исчезло, мысли вопреки…

1973

‹2› Папоротник

Голландское кружево предков,

Пернатое рубище парии,

Чья прялка — истлевшая ветка,

А вешалка — рощица старая,

К тебе истонченной минутой

Все мешкает полдень притронуться,

Малина с почтеньем пригнута,

И лист невзначай не обронится.

Я слово кувшином елея

Принес из оврага далекого —

Как там твоих братьев лелеют,

Как рвут их по швам в нашем логове…

1973

‹3› В гости

…И лепестком оставшимся сверкал,

Когда настигла изморозь людская.

Ты видишь, Боже каждого цветка,

Как в нем нектаром вера иссякает?

Он увядает, чашу передав

За стебель дня, за травный страх и промах,

За размышленья в плоских городах

О музыкальных гаснущих объемах…

1973

‹4› Леший

— Путающий пути,

Не задевай,— пусти!

— Ягоду мне верни,

Сорванную в те дни,

Кости оживший сук,

Встречи в моем лесу,

Песен глухих дожди.

Если вернешь — иди!

1973

‹5› Путь к соловью

Прикинется тихим — но слышен задолго,

Тропа предваряет, готовит луна,

И следуют ели, и песней-иголкой

Касаются сумерек влажного дна.

И шаткий рассудок, отомкнутый бедам,

И проза с незрячим ее колесом —

Покажутся только немыслимым бегом,

Мгновенной погоней забыв обо всем —

За ящиком судеб лесного солиста,

Где версты зашиты, персты смещены,

Где замертво свернутый в шишке слоистой

Безоблачный возраст смолистой сосны.

1973

‹6› Принявший

…И станет внезапно настолько велик,

Чтоб даль на глазах завязалась живая,

Чтоб целое лето пред ним провели,

А он выбирал и искал бы в пыли,

А он сочетал и вязал, называя,

Покрыт небесами и спрятан за лист,

До имени мха дослужиться готовый —

— И в каждое слово на запах залезть,

Как малый певец в колокольчик медовый.

1973

‹7›

…И стадо слез легко пасти,

И дух нищает,

И то, что мир не мог вместить —

Душа вмещает.

1973

Триада

Я слово во тьме, словно птичку, ловлю —

Что может быть лучше пути к соловью?

Оставь голоса — недалек твой закат.

Ты знал, как отдельные звуки звучат.

Он все обращает пред музыкой в прах —

И с ней пребывает в обоих мирах.

1973

Праведник

Записывай: истрепанные травы

В посте и созерцанье пожелтели,

И дуб темноволосый, многоглавый

Качается в молитве листвотелой…

Прости, но я неправильно диктую —

Шумели мысли, медленно стихая:

Я вписан в книгу, гневом налитую,

Я сам, молясь, смолою истекаю…

1973

Гроза

Молитва убийцы и голос движенья,

Толпу растолкали, толкуя строку,—

Такая гроза. И она совершенна,

И выпала ночь на веку мотыльку.

И бабочки видели сны роковые,

И ждали немыслимых ветренных бед,—

Но это она говорила впервые,

Рождая свой страшный, сверкающий свет,—

Глухою игрою, благими трудами

Коснувшись и слов, и селений, и трав,

Свой облачный сад воцарив над садами,

Свой яблочный запах для вести послав.

1973

Могила поэта

Здесь губы погребены,

И хвалятся долгим годом

И медленным переходом

В каштаны из глубины.

Воздав поцелуй хвалы,

Они замыкают недра

Земли, на хореи щедрой,

И гладят голов углы.

Прикрыв париком умы,

Закат каштановой прядью

Навис, уходя, и сзади

Крадутся сравнения тьмы.

И дух углубили в дуб,

Но громко зовет обратно

Гармония плит квадратных,

Бугор погребенных губ.

1973

Глухой

— Для чего ты звенишь, шелестишь,

Дал истоки звучаниям разным,

Разве ты соловей или чиж,

Что тревожишь нас голосом праздным?

— Что мне делать? При жизни со мной

Говорили лишь стоном и ревом,

И пред самой кончиной, весной,

Только клен перекинулся словом.

1973

* * *

О, Слышащий кузнечиков дрожанье

И чистый вздох томящейся сосны!

Зову тебя. Прими мое служенье,

Как слабый снег в себе несет весна.

Очисти, сделай растворенной каплей

И растворенной дверью синевы.

Окинь лучом летающим: я тот ли,

Кто под стволом блаженства ночевал?..

1973

Мороз

Названье позабыл. Мне кажется, оно

И раньше редко так произносилось,

А нынче вовсе ветром сметено,

В минуту вьюги в память не просилось —

Осталось корку бросить за окно…

…Простите, не мертво оно. Скорей,

Застыло где-то. Зимами другими

Дышать ему пришлось…

Я вспомнил: это — имя.

Оно черствело льдинкой средь скорбей,

И было больше пламени любимо.

1973

Сон

Лбы, от пота мокрые,

Спрячет под плюмажем,

И вареньем горькие

Губы перемажет,

И клубничной пленкою,

И молочной пенкой,

Синькою, зеленкою —

Летние коленки.

1973

Живущий в клене

Почуявший скачки словесной лани,

Не медли, напрягая мысли лук,

Не оглянись, благословенья длани

С охотой возложив на легкий плуг.

— Он понимал, что говорят вокруг.

Склонившись над душой, расцветшей втайне,

Над чашей ароматов и заслуг,

Не зная речи, в сумерках желаний

Вкусивший от тепла воздетых рук —

— Он понимал, что говорят вокруг.

Скользят не по дороге лета сани,

Зимою колесницы слышен стук.

Над ним и в нем, концом его исканий —

Ствол вечности с дуплом избытых мук.

— Он понимал, что говорят вокруг.

1973

Лабиринт

И звук свирели с нивы непочатой,

Исполнен лепета птенцов,

Слетел с высот — и веки запечатал,

И усмехается в лицо.

Но иллирийцы напрягают луки,

Опутан нитью остров Крит,

И не пойму: то крылья или руки,

И не хочу глаза открыть.

1973

Роберту Стивенсону

Стучат настойчиво. Дверь отвечает

Таким же стучащим: «Кто?» —

И в чашке качается, вместо чая,

Из книги сухой цветок.

Мой дом встревожен. С обложкой белой

Возилась ключница час.

Все только спали. Все живы, целы,

Зевают окна, лучась.

Узнай себя в этом старом рае,

В негромком особняке,

С погасшим садом душой играя

И с веточкой лет в руке.

1973

* * *

Спицы лета вертятся быстрей,

Но и в них целую гром и шорох —

Мудрый город, круглый год кудрей,

Черною росою орошенных.

Окунаешь в пену и смолу

Локон золотеющий, летящий,

Наполняешь полднем легкий луг,

Желтым соком — жаждущие чащи.

Раствори мне губы в этот час,

И ворота неба, и бутоны:

В голубые гимны облачась,

Седину светил губами трону!

1973

Октябрь

От жестких округлившихся забот

Избавлена большая груша.

Кожурок залежалых коробок —

Октябрь, полный безделушек.

Тряхнут сады коричневым чехлом,

Как лодочник, качнутся сутки,

Поникнет небо на поле челом —

Венцом на венчик незабудки.

Но смерть, уже осмелившись на вздох,

У плотных капель просит пищи:

Листа сухого сжавшийся чертог

Храни тебя рукой застывшей.

1973

Н. З.

Ты ли, под ливнем презренья намокший,

Прячущий птицу от нас под плащом,

С неба ниспавший и скоро умолкший,—

Ты ль, как реченье устам, возвращен?

Ты ль изъяснишь нам природу заката,

Ты ль, онемев, повествуешь о днях —

В них полевые крылатые сваты

Песней сестре оросили дубняк?

Жертвенной башней стояла разруха,

Землю заклали, и падала соль —

Соединялись опавшие руки

Смерти и радости в мысли лесной.

1973

О. М.

Во всех воротах — пряжа и вьюнок,

Покров морей и дни разлуки ткутся,

Дано в слезах в плечо волны уткнуться —

Судьба недвижна: нить, станок, челнок.

Услышьте плач мой в утлых челноках,

Услышьте в мире — в море и во мраке,

Где Одиссею не достичь Итаки,

Где свет кричит у ночи на руках.

1973

Струны

Храм земли тяготеет к молчанью,

Нити судеб натянуты прочно.

Эти струны черны от качанья

Проплывающей рыбы случайной,

Пальцев света, задевших нарочно.

Но в недвижности сабельно-точной

И в листве жестяных окончаний

Слово бедствует в ссылке бессрочной —

И оставшейся струйкой проточной

Достигает священных звучаний.

1973

Закат

…Сущностью листьев живущий счастливо,

Кар не страшась, не желая награды,

Рая и ада,—

Огненный, темный рассудок сада,

Перебирающий пальцами ивы

Ветра порывы.

1973

Ирландия

Ты — болот и трясин колонист —

Пренебрег водопадом гортанным.

Рукавом от чудес заслонись,

Ослепленный ирландским преданьем:

Как оделись в печаль догола

И тела их оленьи, и лица,

Как из лука выходит стрела,

Будто слово из уст прозорливца,

Как зеленый пронзен средь полей,

Как в огонь увлекает багровый,

Как настигнутый синий олень

Закрывает надмирную кровлю,

О зверье застывающих чащ

Возвещая серебряным горном,

Расстилая светящийся плащ

В дольнем мире — и в Имени горнем.

1973