Из книги «Песнь восхождения».
Библейская поэзия (XXI–VIII вв. до н. э.)

Пророчество и поэзия (вступление)         

В церковной росписи оконниц

Так в вечность смотрят изнутри

В мерцающих венцах бессонниц

Святые, схимники, цари.

                                Борис Пастернак

Поэзия родилась одновременно с человеческой речью. Язык самых древних людей обладал и музыкальностью, и поэтической образностью. И все же никто до сих пор не дал точного, всеобъемлющего определения самой поэзии. Мы умеем лишь интуитивно узнавать ее в самых неожиданных формах и ритмах.

Перед нами — книга образцов библейской поэзии. Вот уже двадцать веков интуиция сотен самых разных народов запада и Востока признает вошедшие в Библию песни и речи  вершиной мирового поэтического искусства. Все это время библейское слово вдохновляет не только на подражания, но и на создание собственных шедевров лучших поэтов как христианского, так и мусульманского мира.

Наверно, один из самых общих признаков поэзии — это способность сообщить читателю, даже сквозь тысячелетья, то вдохновение, которым охвачен был поэт в момент творчества. О таком вдохновении свидетельствуют певцы всех времен и всех земель. С особой, не имеющей равных, силой проявлялось оно в библейские времена.

Ведь то, что мы именуем библейской поэзией, изречено и записано пророками — людьми, внимавшими Голосу свыше. И особенно ценны для нас немногие, но ярчайшие свидетельства, которые оставили они о внутреннем строе своих чувств и дум в момент произнесения самих пророчеств.

Здесь нет и следа спокойствия, бесстрастности, преднамеренного «сочинительства». Здесь речь — «течет дождем, проступает росой» (Моисей); благое слово «изливается из сердца» (Давид); внутренность пророка «стонет, как гусли» (Исаия)…

И подобный эмоциональный настрой тотчас вызывался у массы народа — прямых слушателей пророка:

                Вот, Я сделаю слова Мои

                    В устах твоих — огнем,

                А этот народ — дровами,

                    И огонь пожрет их…

                                                 (Иеремия)

Особое представление о вселенском значении как произнесения, так и восприятия пророческого слова задано всей системой библейского мировидения.

Мир, призванный к бытию Словом Бога Единого, состоит из множества существ — как бы из живых слов. Он являет собой Книгу с четким историческим сюжетом — поэтическое творение величайшего Автора:

                Словом Господа сотворены небеса,

                    И Духом уст Его — все воинство их!

                                                            (Псалом 32)

Псалмопевец говорит, обращаясь и Создателю:

                В Твоей книге записаны

                    Все дни, для меня назначенные,

                Когда ни одного из них еще не было.

                                                            (Псалом 138)

И сам Господь, через Моисея, угрожает: «Того, кто согрешил предо Мною, изглажу из книги Моей!..» Этот образ вселенной, истории, судьбы народной и личной — как великой поэмы, записанной в «свитке книжном», проходит сквозь всю Библию, вплоть до новозаветных времен: «И вот… небо скрылось, свившись, как свиток» (Апокалипсис, 6 глава).

В сюжете этой всемирной Книги, чья завязка — грехопадение Адама, а развязка — творение «нового неба и новой земли» для праведных, пророческое слово имеет значение всеобъемлющее. Оно обличает грешных, оно грозит и утешает, оно предвещает будущее, оно свидетельствует о бытии Бога и о непреложности Его завета с людьми. Речь пророка — не просто ответ на первотворческое Слово: она есть само это Слово, возвращающееся к Творцу, точно так же, как и дух человеческий есть частица Духа Господня и призван вернуться к Нему.

Поэтому страстное обращение пророка–поэта к Богу, к народу, к природным стихиям — есть проявление единого, всемирного дыхания жизни. И человек здесь неотделим от мыслящей, чувствующей природы, от ее грандиозного Хора, восхваляющего Создателя самим ритмом дыхания своего:

                    …Хвалите Его, солнце и луна,

                    Хвалите Его, все звезды света…

                    Великие рыбы и все бездны,

                    Огонь и град, снег и туман…

                    Пресмыкающиеся и птицы крылатые,

                    Цари земные и все народы…

                    Юноши и девицы, старцы и отроки…

                    ‹…›

                    …Все дышащее да хвалит Господа!..

                                                            (Псалмы 148 и 150)

Эта всеобщая хвала, всемирное песнопение — лейтмотив Библии.

И только грех, беззаконие — вносит разлад в гармонию поющего мира. Тема греха и зла, как нарушения всеобщего благого ритма, присутствует во всех библейских книгах — канонических (грех человеческий, в обличениях Пророков) и апокрифических (грех падших ангелов и даже «звезд блуждающих» — в книге Еноха). Несмотря на единство Высшего Замысла в человеческой истории, все же и человеку, и народу постоянно дается выбирать между светом — и тьмой, праведностью — и беззаконием. «Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие, избери жизнь!» — говорит Моисей (Второзаконие, 30 глава). Именно поэтому Сюжет истории является живым и движущимся, предопределенным свыше — и, вместе с тем, изменчивым…

Как раз в моменты решающих «поворотов» этого сюжета из глубин творимой Словом Божьим истории звучит ответное — человеческое — слово, голос пророка — поэта. Не только певца, но и — в первую очередь — праведника, заступника за грешных, за народ свой, за весь род человеческий. Голос того, кто способен этим словом отвратить от людей проклятие, призвать на них благословение.

«Отврати пламенный гнев Твой, и отмени погубление народа Твоего!» — этот призыв Моисея к Богу на разные лады повторяется во всех пророческих книгах. С этими словами ходатайства за людей обращаются ко Всевышнему те, кому дано вникнуть в Книгу Истории намного глубже других — и внятно прочесть вслух ее будущие страницы. Важнейшая особенность библейской поэзии состоит в том, что именно такие люди и были ее творцами.

Древнееврейская поэзия развивалась на протяжении почти двух тысяч лет — начиная от устных памятников эпического пророчества, таких, как «Благословение Иакова» (XVIII век до н. э.), и кончая гимнами кумранских ессеев и первыми образцами рифмованной литургической поэзии (I в. до н. э. — II в. н. э.). Традиция относит запись как древнейших устных преданий, так и первых пророческих текстов к Моисею, и у нас нет серьезных оснований сомневаться в этом. Новейшими научными исследованиями и археологическими находками опровергнуто большинство положений школы «библейской критики», оспаривавшей роль Моисея — в написании Пятикнижия, Давида — в создании Псалмов, Исаии — в составлении книги пророчеств… Ко многим такого рода выводам «библейской критики» как нельзя лучше подходят иронические слова, сказанные как-то Анной Ахматовой: «Гомера не было. Теперь это уже доказано. Все было совсем не так. „Илиаду” и „Одиссею” написал совершенно другой старик, тоже слепой»…

Наилучшим доказательством цельности, изначального единства, а не компилятивности того или иного библейского текста служит пронизывающий его мощный поэтический порыв, из которого только и рождается настоящий словесный шедевр…

Конкретные факты из жизни древнееврейских пророков–поэтов мы приводим в комментарии.

Можно сказать, вся двухтысячелетняя библейская поэзия создана как бы на одном дыхании. Вся она устремлена ввысь. Несомненно, что в течение стольких веков возникали и совсем иные более бытовые, «заземленные», ближе связанные с повседневностью древнееврейские стихи.

Но несомненно и то, что лишь наилучшее, наиболее совершенное — духовно и поэтически — из всего созданного вошло впоследствии в канон Библии, который начал складываться в V в. до н. э., после возвращения иудеев из Вавилонского пленения. Да и из числа апокрифов переписывались, а следовательно, и дошли до наших дней, только самые поэтичные и яркие.

Осталось сказать несколько слов о названии нашей книги.

«Песнь Восхождения» (др.-евр. «Шир Гамаалот», буквально «Песнь ступеней») — такое надписание содержит ряд Псалмов. Эти Псалмы исполнялись священниками-левитами, стоявшими с музыкальными инструментами на ступенях Иерусалимского храма. Пелись эти Псалмы во время массового паломничества во святой град, причем и само такое паломничество именовалась «восхождением» (др.-евр. «алия»). Представление о восхождении человека на Гoру Господню для встречи с самим Богом связано с изначальным, глубинным пластом библейской метафорики: Господь является на той высокой горе, где Авраам символически принес в жертву сына своего Исаака, где Соломон возвел свой прославленный храм. Только там человек может «Бога узреть». Но для этого ему самому предстоит высоко подняться:

                    Кто взойдет на Гору Господню,

                    Или кто станет на святом месте Его?

                    — Тот, у кого руки неповинны

                    И сердце чисто…

                                                            (Псалом 23)

Ведь чем сильнее в человеке жажда духовная, чем возвышеннее предмет его исканий, — тем выше должен он внутренне «взойти».

И если археологи, ради физического соприкосновения с наследием древних эпох, спускаются в глубь земную, — то нам, ища духовного приобщения к древнейшей поэзии человечества, поэзии библейских пророков, предстоит совершить восхождение, чтобы встретиться с нею лицом к лицу…