|
 |
|  | | ДМИТРИЙ
Из книги
«Притяжение»
(1981–1983 гг.) Храм Христа Спасителя
|
Сей храм строился сорок шесть лет… Иоан. 2, 20
Храм строился. Раскатный купол
Тревоги века покрывал,
И небосвод его ощупал,
И с первых слов своим назвал.
Но сорок лет, по слову Божью,
Он рос и украшался. Мир
Москвы листался у подножья:
Разносчик страхов семенил
У стен агентства страхового,
И годы падали с лотка.
Обрывки сна порохового
Пыталась досмотреть река,
От шума увернувшись. Смутно
Во сне дрожали мятежи.
А город рос ежеминутно,
И Время ножницы-ножи
Точило, колесо вращая
С печальным скрежетом. Над ним
Любимый с детства запах чая
Глушил густой фабричный дым.
И вровень с дымом, всем доволен,
На тьму мелькающих имен
Глядел с одной из колоколен
Мальчишка перед Судным Днем…
1981 |
* * * Быть всеми, всюду и всегда, Лишь исчезать и длиться, Как проливается вода И как мелькает птица, Как чертит дым тугим кольцом Сгоревшие поленья, Как повторяется лицо В десятом поколенье. Быть всеми, всюду и всегда, Лишь длиться, исчезая, Не оставляя ни следа У мира в белом зале, В огромных зеркалах шести Вселенских измерений… Но нет — черемухой цвести, Как в Третий День творенья!.. 1981 |
Вопрошаю ночь Из кухни пахнет смертью. Я встаю, К стеклу тянусь: напрасные усилья! Все поколенье в августе скосили На корм кометам. Все уже в раю. Я задыхаюсь — пойманный, последний — И пробуждаюсь. В мире хорошо И холодно. Почти проходит шок. Но все же тянет смертью из передней. В окне Луна огромна, как в Египте, Бежим поспешно, кони по пятам… Но нет — не спать, не оставаться там… А тянет в сон. Из дома надо выйти, А лестница — неверная жена — Петляет, предает, уходит влево — В приливы допотопного напева. Не ночь, а пепел. Площадь сожжена, И я один — живой. Но нет, похоже — Не я, а мальчик сверху, мой сосед. Он — полустертых слушатель кассет По вечерам — до этой ночи дожил Один. Над ним — Медведица Большая, И он идет с бродяжною сумой Умолкших песен… Все же голос — мой. Я спящую эпоху вопрошаю О дне, когда созреют семена, Посеянные Богом. Но дойдет ли До звезд недвижных мой подвижный оклик? И есть ли звездам дело до меня?.. 1981 |
Ливень Жаворонков желтый крик Жмется к выжженной земле, Надевает Небосвод Черный грозовой парик, По вопящей мгле полей Скачет капель хоровод — Это танец духов злобных, Корневых, огнеподобных, Молнией ниспадших в глушь, — Это пляс погибших душ!.. 1981 |
* * * Ты — Сокрытый в зрачке мотылька. Из Тебя — голубиная стая. Из Тебя выбегает река И трава прорастает. Нет ни лет, ни следов, ни причин — Только Ты предо мною. Из Тебя, как из солнца лучи, Возникает земное. И творенье — не где-то вдали, Не в туманностях белых… Мы не плыли. Мы по морю — шли. Мы и буря, и берег. 1981 |
Шаровые молнии Темно. Россия велика На все равнинные века Ночного полушарья. И лебедь — лентой в облака, И коршун — черной шалью. Средь молний бешеной игры Дух округляется в шары В ночи зигзагов диких. Висят московские дворы. Безмолвствует Языков. 1981 |
Притяжение Здесь тепла и дыханья — на донышке, Только глянешь — уйдет без следа… Так зачем же из дальней сторонушки Так и тянет, и тянет сюда? Из весны светлоглазой, невянущей — В эту серую, кожа да кость, Из округи, где други-товарищи — В этот лед, где непрошеный гость?.. Но и в райских кустах пламенеющих Хоровод всепрощающих душ Разомкнется, отпустит, и мне еще Повезет — посетить эту глушь: Та же участь сутулится темная, Тот же месяц в слепой высоте, И лютует зима неуемная, Унося охладелых детей… 1982 |
Духи Я спал в вагоне, проезжая Седьмую тысячу лугов, Осин, отпрянувших от шпал. — Они вопили, исчезая, Их крики слышал я, хоть спал, — Заштатных луговых богов. В мой сон вступала мысль: а где же Они шумят, когда в ничто Направлен строй стволов литых? Они живут одной мечтой! Конец их жизни, их надежде, Коль взгляд мой не объемлет их!.. И я надменно проезжаю — И в пустоте, где ни души, Поочередно оживляю Леса, озера, камыши… Мой сон. Над озером — туман. Вдруг я в тумане различаю Круженье маленьких фигур: То духи? Зрения обман? Они взлетают на бегу… Как я не видел их вначале?.. Но словно спала пелена С просторов обжитых, огромных — Я вижу тысячи существ: Вода их танцами полна, Они в воздушных спят хоромах, За их мельканьем лес исчез… Я мчусь по глади сна, как парус, И духи дуют на меня, — Я мал, я немощен без них… Вот снова в стеклах лес возник. Я у вагонного окна. Я понял все — и просыпаюсь… 1982 |
Гефсимания Ночь. Исцеления и встречи Ушли. Пора перечеркнуть Полета вертикалью вечной — Горизонтальный пеший путь. Во мраке ранящем весеннем, Посредством зрения и чрез, Пересекаясь с Вознесеньем, Наземный путь являет — Крест. О ты — оплакивать летящий, Сшивая взмахом пустоту! Учеников минует Чаша. — Они до Чаши дорастут. Весна — цветенье слов и мыслей… О ты, летящий утешать, Над садом души их повисли. Пусть спят — смеются — не грешат… О, как Земля вольна увлечь нас, Как трудно перейти межу: Ведь даже я, объявший вечность, Пред восхождением дрожу! О, как же страшно этим детям Проснуться — и по трем ветрам Развеяться!.. Четвертый ветер — Народ рассеет, вырвет Храм, Как древний кедр, из почвы с корнем… О — пусть же спят и видят сны, Меж тем как в муках ста агоний Родятся Истины сыны! Во сне и в яви — я меж вами, Я — скрытый пламень ваших недр: Я здесь — лишь отвалите камень! Я здесь — лишь рассеките кедр! Сей мрак — тревоги вашей оттиск: Нагрянет страх — и в этот миг Со мной вы ночью разминетесь, Чтобы найти себя самих!.. 1983 |
Сотворение Когда Голос пронесся и лесом стал — Это было имя мое, Но еще вожделенья не знал водоем, Не испил забвенья — кристалл. Когда поле спаялось из двух слогов — Это небо меня звало, И стремились к Творцу сотни малых богов, Мотыльками стучась о стекло. Когда море всплеснуло руками потерь — Это я уже сам говорил, Но ни света, ни страха еще не хотел, Только страсть прорастала внутри, Только строила страсть островерхий костел, Крест разлуки венчал острие, Только стон над вселенной руки простер — Это было имя мое!.. 1983 |
* * * Где до каждой весны— По метелям разлившимся вплавь, Где сбываются сны, Никогда не сбывается явь, В белоснежной стране, Где, как свет, расставанье хранят — По тебе и по мне С колокольни любви прозвонят. Где бы не были мы — Пусть ни тени, ни памяти нет — Встрепенемся из тьмы, Отзовемся с безмолвных планет, И на поле сойдем, Не мечтая уже ни о чем, Ты — весенним дождем, Я — сквозь ливень глядящим лучом. Если звон раскачать, Если колокол светом налить — Невозможно молчать И нельзя ни о чем говорить. Только, небо кляня, Только, тленную землю любя, Будет отблеск — меня Излучаться сквозь отзвук — тебя… 1983 |
* * * По коленчатым проулкам, По кружащим площадям — Все-то сроки проаукал, Зим и весен не щадя, Все-то звал одну на свете, Да ни отзвука — в ответ: Ах вы, крыши, не трезвейте, Ведь ее на свете нет. Так и стойте, запрокинув В небо белые дымы, Из хмельных своих кувшинов Наполняя чашу тьмы… 1983 |
* * * Господь окликал — то с угрозой, то ласково, Тянуло к запретному, голос ломался. Адамово яблоко с дерева райского, На свете со сломленной совестью майся. Лишь руку протянешь — и небо закружится, Протянешься дальней дорогой для встречных, И ужас — меж ребер, и в голосе — мужество: Ты смертный и сильный — средь слабых и вечных. Ты — клад недоступный, лес черный и девственный — Адам, познающий себя и висящий На кедре Ливанском, на елке Рождественской, Средь сотен стеклянных — один настоящий. На кедре, на дубе Мамврийском, на яблоне — На хрупких ветвях, на руках материнских, Где надпись вины трехъязычная набрана Руками бесстрастных типографов римских. И в каждый апрель, как пушок возмужалости, Из тел невоскресших трава выбегала, И голос ломался — в угрозе и жалости, И жизнь вожделенье во влагу влагала, И мрак, осекаясь, рождался средь речи, Небес кровяными тельцами играя, И голос ломался — в разлуке и встрече, Но дух не сломился, всегда умирая!.. 1983 |
|
| |  | |  | |
|
|
|
Cтихи и поэмы 
